Мировая борьба. Англосаксы против планеты - Андрей Фурсов

Никогда до 1941 г. ни одно западное государство не ставило задачу физического истребления значительной части русского населения и превращения остальной части в рабов. Никогда ещё культурно-историческое, цивилизационное противостояние не принимало столь брутальной «физико-демографической», «жизненно-пространственной формы».

Всё это ещё более усложняет социальное содержание последней мировой войны, добавляя к внутрикапиталистическому и социосистемному аспектам цивилизационный и этнокультурный. А поскольку главным и решающим фронтом в войне был Восточный, а театром действий – русский, то, по крайней мере, для СССР (России) культурно-исторический и этнический компоненты последней мировой войны практически выходят на первый план: нас хотели уничтожить, причём не столько как коммунистов, сколько как враждебный-не-Запад, как русских. Борьба народа за выживание, помноженная на мощь социальной системы, и потенциал этой системы, помноженный на ярость народа, которому ЧУЖИЕ подписали историко-антропологический приговор, – вот что обеспечило нашу Победу, стало одним из решающих её факторов. Здесь также надо заметить, что «Вторая германская» была ещё и культурно-исторической войной – последним крупным столкновением немцев (германцев) и славян. В мае 1945 г. – знаменитой фразой Жукова – закончился тысячелетний спор. Военный “Drang nach Osten” немцев как таковых был снят с повестки дня. Рассчитались за всё – так же, как в августе – сентябре с японцами – за 1905 г.

И всё же не расово-этнический аспект выделяет последнюю мировую и противопоставляет всем другим мировым вместе взятым, а иной – социосистемный и историко-проектный.

К характерному для мировых войн противостоянию главных – морского и континентального претендентов на мир-капиталистическую гегемонию в последней войне с 1941 г. добавились, во-первых, открытая борьба одного из капиталистических претендентов (Германии) с антикапиталистическим (СССР); во-вторых, скрытое противостояние этого антикапиталистического социума своим капиталистическим союзникам по антигитлеровской коалиции в ходе войны с Германией, и чем ближе к концу войны, тем более острым и менее скрытым становилось это противостояние. Таким образом, последняя мировая война по своему социальному содержанию на порядки сложнее предыдущих мировых войн, выходит за рамки выяснения вопроса о гегемонии в капиталистическом мире. Социосистемное противостояние помимо государственно-гегемонического, антикапиталистическо-коммунистическо-капиталистическое помимо внутрикапиталистического – серьёзнейшее качественное отличие последней мировой войны от предыдущих. Другое дело, что в ходе и даже в возникновении войны при всём её значении логика коммунистическо-капиталистического (или наоборот), противостояния определяющей не стала полностью по отношению к внутрикапиталистической геополитической («гегемонной») логике, хотя её роль по ходу войны постоянно нарастала – и чем ближе к концу войны, тем сильнее, а в конце войны вышла на первый план.

Уже в Тегеране в 1943 г. она начинает просматриваться; открытие второго фронта в июне 1944 г. – это уже главным образом логика «войны миров и систем», а не только или даже не столько государств. В Ялте 1945 г. – это уже вполне очевидное противостояние систем. Если 1941 г. внёс в войну социосистемное противостояние по советско-германской линии, то в 1943-44 гг. выходит на поверхность остававшееся на втором плане социосистемное измерение по советско-англо-американской линии. От Ялты эта линия прочерчивается прямо к английскому плану «Немыслимое» (удар совместно с немцами по Красной армии в июле 1945 г.) и к началу американцами «холодной войны» против СССР в январе-феврале 1946 г.

В то же время необходимо обратить внимание на очень сложную, тесно переплетающуюся диалектику геополитического и межсистемного. Капитализму в лице англосаксов удалось мобилизовать властно-экономический потенциал исторического коммунизма, его физическое и социальное пространство и заставить его (с 22 июня 1941 г.) играть по геополитической логике капиталистической системы (борьба за гегемонию) в очередной раз на стороне моряков-англосаксов против их континентальных противников (англосаксам удалось-таки в третий раз стравить русских с континенталами, причём второй раз – с немцами; ай да англосакс, ай да сукин сын). Однако в свою очередь капитализм был принужден заставлять комстрой играть по капзаконам самим комстроем, его социосистемным давлениям. Причём в этом принуждении, в своих социосистемных планах коммунизм использовал капиталистические законы геополитики и борьбы за гегемонию в мировой экономике! Получилось так, что социосистемная логика коммунизма, которая вела его к глобальной войне за мировую коммунизацию, заставила его геополитически использовать одни капиталистические государства в мировой войне против других. Вступив на этот путь, СССР как коммунистический лагерь вскоре оказался вовлечённым в некую игру и был поставлен перед выбором между одной коалицией капиталистических государств и другой. Независимо от выбора, это был императив (меж)государственного, а не социосистемного поведения. По крайней мере – в краткосрочной перспективе. Вышел чет – нечет: антикапиталистический социосистемный вызов – капиталистический межгосударственный ответ – антикапиталистический межгосударственный контрответ. Empire strikes back и воистину всё смешалось в капиталистическо-коммунистическом доме. По крайней мере, в 1941-1943/45 гг.

Таким образом, социосистемный натиск коммунизма был отражён капитализмом и на какой-то миг – но очень важный, решающий для капитализма – трансформирован в «государственно» – геополитический импульс коммунизма. Нападение Гитлера заставило СССР вернуться к российской (евразийской, мировой) геополитической логике XIX-ХХ вв. – к противостоянию России самой сильной континентальной державе Европы, которой с 1870 г. была Германия. Руками Гитлера капитализм заставил СССР на несколько лет стать квази-Россией и подчиниться межгосударственной военно-стратегической логике.

Будучи последней мировой, война 1939/41-1945 гг. была первой глобальной. Или – скажу мягче – в ней уже присутствовало мощное глобальное содержание. И дело не только в том, что в ней участвовало намного больше государств, чем в войне 1914-1918 гг., что она принесла намного больше жертв и разрушений, чем Великая война, т. е. дело не в количественном аспекте. Мир, как любил говорить Эйнштейн, понятие не количественное, а качественное. Глобальный аспект мировой войны был обусловлен прежде всего тем, что два участвовавших в ней социума – Германия и СССР – стремились не просто к гегемонии в существующей мировой системе, а к установлению принципиально нового, охватывающего планету в целом, т. е. глобального социального и идейного порядка, единого глобального социума, новой системы, к созданию нового человека. В этом плане оба социума были революционными каждый на свой манер – левый и правый, интернационалистический и расово-националистический.

Коммунистический проект был просвещенческим, универсалистским, он основывался на признании разума, всемирно-исторических законов и на вере в прогресс. В этом смысле, несмотря на противостояние капиталистическому миру с господствующей в его ядре идеологией либерализма, у коммунизма был универсальный (в прямом и переносном смысле слова) лексикон для общения с западными демократиями. Марксизм, как и либерализм, – идеология универсалистская.