В поисках Колина Фёрта - Миа Марч

Джемма едва держалась, пока Изабел помогала ей спуститься вниз. Что происходит? Согнувшись от боли, она доковыляла до машины Изабел, спазмы не отпускали.

— Милая, послушай. Я не хочу, чтобы ты волновалась, — сказала Изабел, подавая задним ходом с подъездной дорожки. — На раннем сроке беременности у меня тоже были жестокие боли в животе, а оказалось — ничего страшного. В отделении «Скорой помощи» тебе наверняка сделают ультразвук и все проверят. Не переживай.

Но Джемма переживала. У нее никогда не было таких болезненных спазмов.

— Я теряю ребенка?

Изабел прибавила скорости, сжав руль так, что побелели костяшки пальцев. Джемма, согнувшись, раскачивалась взад-вперед.

— Приехали.

Изабел остановилась у входа в отделение «Скорой помощи» и крикнула:

— У моей подруги девять недель беременности и сильные боли в животе!

Через несколько секунд сидевшую в кресле-каталке Джемму ввозили через автоматические двери в отделение «Скорой помощи». Не успела она оглянуться, как уже лежала на койке, а две медсестры хлопотали над ней, беря кровь на анализ и вводя внутривенно какую-то жидкость. «Дыши», — велела себе Джемма. Боль начала отступать. Подошел врач и, представившись дежурным акушером, объяснил, что для ультразвукового исследования намажет ей живот холодным гелем.

— Так, сердцебиение есть, — сказал он, и Джемма посмотрела на экран, прижав ко рту ладонь. — Я не понимаю, что вызвало боль, но она, похоже, уменьшилась, и ребенок чувствует себя прекрасно.

Джемма не могла оторвать взгляда от пульсации сердцебиения, от плода прямо перед ней — на экране. Ее частичка, частичка Александра. Впевые она почувствовала себя соединенной с растущей внутри нее жизнью. У нее действительно будет ребенок.

Ребенок, потеря которого опустошила бы ее, ведь она не получила бы возможности что-то почувствовать — и речь не о шевелении. Она имела в виду связь. Узы любви.

Медсестра помогла ей стереть с живота гель и предложила отдохнуть полчаса, прежде чем они ее отпустят. Джемма смотрела в потолок, переполняемая ощущением чуда, смешанного с холодным страхом.

Джемме посоветовали не переутомляться этим вечером, но прогулка не казалась такой уж нагрузкой. Ее потянуло к детской площадке на Главной улице, всегда полной ребятишек, которые лазали по фигурам персонажей сказок и качались на качелях. Она надеялась, что после пережитого страха ее взгляд на проблему изменится, возникнут все эти теплые и нежные чувства, в ней, в ее крови вдруг проявится неуловимый материнский инстинкт, и она станет совсем другим человеком.

Но, наблюдая за двумя только научившимися ходить малышами, нагружавшими песком ведерки в песочнице, она… вообще ничего не почувствовала. Никакого восторга, типа — о, какая прелесть, хочу такого же.

Только все тот же страх: что она не справится с этой задачей, провалит роль матери и домохозяйки, даже если целый день будет практиковать новый образ жизни.

Сама не зная почему, Джемма достала телефон и набрала номер матери.

— Джемма, приятно тебя слышать.

Как формально.

— Мам, я хотела задать тебе один вопрос. Ты планировала родить Анну или это получилось случайно?

— Почему ты спрашиваешь?

— Мне просто любопытно. Я знаю, что твоя карьера очень важна для тебя, поэтому мне интересно, планировала ты забеременеть или нет.

— Планировала. И пять лет спустя была готова для следующего ребенка — для тебя. А в чем все-таки дело?

Джемма этого не ожидала. Она всегда считала, что обе беременности были неожиданностью. Но ее мать запланировала «перерывы» в своей жизни и карьере.

— Я беременна. Срок в январе. Наверное, я просто думаю о том, как со всем справлюсь.

— Не надо драматизировать ситуацию, Джемма. Ты наймешь хорошую няню и будешь делать, что тебе нужно. Хотя эта новость меня удивила. Я полагала, ты захочешь сосредоточиться на карьере еще в течение нескольких лет. Тебе нет и тридцати. Анну я родила в тридцать четыре, тебя — в тридцать девять.

Боже, неужели она, Джемма, кажется такой же Александру? Вероятно. Где поздравления? Где «Я буду бабушкой»? «А чего ты ожидала? — напомнила себе Джемма. — Что твоя мать вдруг переменится, хотя ты остаешься прежней?»

Но Джемма теперь переменилась… пусть даже совсем немного.

— Ну а я вот забеременела.

— Да, действительно! — В голосе матери наконец-то прорезалась радостная нотка. — И — поздравляю. Если ты уже размышляешь об именах, подумай насчет Фредерика, в честь моего отца.

— Вообще-то, Алексу нравится Александр-младший или Джемма-младшая.

Молчание.

— Ты шутишь? Никогда не пойму, когда ты шутишь.

— Не знаю, — улыбнулась Джемма и изумилась: сладкое воспоминание, как Александр вел пальцем по ее щеке, предлагая назвать дочку Джемма-младшая, и сказал, что она красивая и обладает хлестким умом, перекрыло ровную, холодную манеру матери. — В общем, я просто хотела сообщить тебе эту новость. Мне, пожалуй, пора.

Когда она отключилась, в сердце не осталось обычной пустоты, она не сожалела, что ее мать не изменилась, хотя, да, это было бы неплохо. Мать такая, какая есть. Джемма такая, какая есть. Александр такой, какой есть. Она только чувствовала, что прежний вакуум заполнился, и не только в животе. Дело в беременности? Не желать ее, потом едва не потерять ребенка и осознать, что она действительно что-то испытывает к маленькому существу под сердцем? Может, во всем виноваты эти последние недели работы над историей о женщинах, семье, беременности, препятствиях, надежде, об отчаянье, о мечтах — историей, захватившей ее саму, ее сердце, душу и разум.

— Я могу понять, что ты чувствуешь, — сказал Патрик, садясь напротив Беа за маленький круглый столик на балконе в своем отеле.

Даже вид на залитую светом гавань, необыкновенный ужин, который Патрик заказал через обслуживание номеров, и сам привлекательный сотрапезник не могли отвлечь Беа от того, что рассказала и показала ей Вероника.

Она глотнула вина, потеряв аппетит к жаренной на гриле семге.

— Но разве мои слова не были жестокими? Что я не знаю, как должна ее воспринимать?

Она пребывала в полной растерянности. Накануне вечером, когда она позвонила Веронике ради координат Тимоти, та отвечала как-то натянуто. Но этим утром Беа нашла адресованный ей конверт, подсунутый под дверь. Внутри были фотография и записка. Ее биологический отец. «Я подумала, возможно, ты захочешь это иметь. Тимоти Макинтош, март 1991 года».

Беа долго разглядывала снимок. Она очень походила на подростка, запечатленного там в кожаной куртке. Но сколько бы ни смотрела, никакой связи с этим человеком не ощущала. Вероятно, из-за услышанного от Вероники. Тимоти Макинтош никогда не чувствовал себя связанным с ней. А вот Вероника чувствовала.