В поисках Колина Фёрта - Миа Марч

Может, он и правда верил тому, что сказал Веронике. Он не отец и не может им быть. А на самом деле совсем неплохой человек.

Беа приложила раковину к уху.

— Позвонить ему? Прямо сейчас?

Шум ничего ей не подсказал. Это как в игре в вопросы и ответы: спроси еще раз позже.

Она могла бы немедленно снять трубку и набрать номер, как сделала в случае с Вероникой. Но та хотела связаться со своей дочерью, а Тимоти Макинтош был совершенно чужим человеком. А принимая во внимание, как он бросил Веронику, маловероятно, что вообще обрадуется появлению Беа.

Она посмотрела в окно — на звезды, на вершины деревьев. Но это надо сделать, закончить.

Она взяла лист бумаги с эмблемой «Трех капитанов» и написала:

Уважаемый мистер Макинтош!

Надеюсь, Вы не посчитаете мое письмо чрезмерно назойливым. Меня зовут Беа Крейн, и я — биологическая дочь Вероники Руссо, которая назвала вас моим биологическим отцом. Я родилась 12 октября 1991 года в Бутбей-Харборе. Со слов Вероники я поняла, что вы отрицали отцовство ее ребенка, и, как понимаю, можете не быть моим биологическим отцом. Я пишу, потому что нахожусь в Бутбей-Харборе и недавно впервые встретилась с Вероникой, узнав, тоже совсем недавно, что меня удочерили. Мне интересно встретиться с Вами, если Вы не против, и я согласна на проведение анализа ДНК, если Вы этого пожелаете. Мне бы очень хотелось узнать о семье моего биологического отца. Кстати, уверяю Вас, только это меня и интересует.

Спасибо,

Беа Крейн.

Она надписала конверт и, дойдя до почтового ящика на углу Главной улицы, проводила взглядом исчезнувшее в его недрах письмо.

Субботу Вероника провела на кухне, в окружении муки, сливочного масла, сахара и корзин с фруктами. Она пекла двенадцатый клиентский пирог за день, этот последний был лаймовым — «Уверенность» для ее соседки Фриды, нервничавшей в связи с подачей заявления на программу подготовки медсестер — в качестве второй профессии. Натирая цедру в миску, поверх сгущенного молока, яичного желтка и сока лайма, она пыталась и сама собраться с духом — чтобы позвонить Беа. Позвонить Нику. С вечера понедельника от него не было никаких вестей. Ни слова с тех пор, как они с Ли покинули ее дом после занятия. Она была уверена, что он заедет или позвонит — как-то проявится, — но ничего подобного. Возможно, она увидела больше в их расцветающей… дружбе, чем там было. Или же посещение занятий имело какие-то последствия из-за ополчившихся на ее пироги дедушки и бабушки Ли. Тем не менее она не могла не думать о нем, благодаря чему ее пироги «Любовь» и «Надежда» исключительно удавались в последние несколько дней.

Зазвонил телефон, и, вытерев руки, Вероника схватила трубку, скрестив пальцы, чтобы это оказалась Беа. Дочь тоже не давала о себе знать с вечера понедельника, когда позвонила ради сведений о Тимоти. Пять дней. Связалась она с Тимоти или нет? Отказался ли он от своего отцовства? Или сейчас они сидят друг против друга в ресторане?

— Алло, Вероника слушает.

Секундное молчание. А потом:

— Вероника, это Тимоти. Макинтош.

Она выронила трубку и подхватила ее. Господи Иисусе! Сердце колотилось, во рту пересохло.

— Вероника? Ты меня слышишь?

Она глубоко вдохнула.

— Слышу.

Она не удивилась, что он ее нашел: номер телефона и адрес значились в телефонном справочнике.

— Вчера я получил письмо от некой Беа Крейн. Это правда? Я — отец? В смысле, без тени сомнения?

Вероника села к столу, пытаясь оправиться от шока при звуке его голоса.

— Я была девственницей, когда начала с тобой встречаться, Тимоти. Ты был единственным парнем, с которым я спала до девятнадцати лет.

Она услышала его судорожный вздох.

— Ты уверена? Абсолютно уверена?

— Уверена. Сейчас, как и тогда.

Несколько мгновений он молчал.

— Она написала мне письмо. Сказала, что готова сделать анализ ДНК, если я этого пожелаю. Полагаю, мне стоит на это пойти, просто ради юридической стороны вопроса.

Вероника услышала тревогу в его голосе, страх. Тот же самый голос, что и в шестнадцать лет, разве что немного ниже.

— Ей двадцать два года, и при рождении она была официально удочерена. У тебя нет никаких законных обязательств перед ней, Тимоти, если тебя это заботит.

— Просто я так ошеломлен, это слишком неожиданно. Она говорит, что хочет со мной встретиться, чтобы узнать о семье своего биологического отца.

— Она очаровательная девушка, Тимоти. Могу тебя в этом заверить.

— Просто я не знаю, — сказал он. — Я считал годы. Когда… ребенку исполнится восемнадцать. Гадал, позвонят ли мне.

Вероника встала и заходила по кухне, насколько позволял телефонный провод.

— Значит, тебя все же интересовало, отец ты или нет?

— Ну, я всегда знал, что это возможно. Честно говоря, я много думаю об этом в последнее время. Моя жена говорит, что это меня изводит. Особенно потому, что я не так давно тебя видел, с полгода назад. Мы с женой были в гостях у ее друзей, и, проходя мимо закусочной, я тебя увидел. Я не часто приезжаю в Бутбей с тех пор, как мои родители отсюда уехали. Я чуть в обморок не упал — так это было неожиданно. Я слышал, что ты перебралась на юг.

— Я вернулась в город год назад.

— Моя жена считает, что мне следует узнать ответ на вопрос, был я тогда отцом твоего ребенка или нет. За последние несколько лет она не раз настаивала, чтобы я позвонил тебе и спросил прямо. Но я снимал трубку и тут же ее вешал. Еще месяца не прошло, как Бэт сама дала мне телефон и умоляла позвонить тебе и просто раз и навсегда выяснить этот вопрос, вместо того чтобы так терзаться.

Вероника замерла.

Бэт. Ее клиентка, заказавшая пирог «Изгнание».

«Такой пирог, который заставит человека не думать о другом человеке…»

Так вот что по желанию Бэт он должен был выбросить из сердца.

«Не мне нужно выбросить кого-то из сердца. Это другому человеку нужно выбросить кого-то из его проклятой головы».

Бэт, так ей и не заплатившая, была женой Тимоти.

— Меня всегда это преследовало, — сказал он. — Не зная, правда ли это, я ужасно с тобой обошелся и поступил неправильно. Я так никогда и не узнал истины. Никогда не хотел знать.

Вероника отогнала его образ — как он стоял в мощенном булыжником переулке в последний раз, когда она его видела. Выражение лица Тимоти, гнев, когда она, дрожа и плача, сказала о своей беременности.

— Думаю, увидев Беа, если согласишься с ней встретиться, ты раз и навсегда поймешь, что она твоя дочь. У нее твои волосы, твоя улыбка. Что-то абсолютно твое в выражении лица.