Фуэте на Бурсацком спуске - Ирина Потанина

— Ну ладно, — объяснение про редакцию Свету удовлетворило. Ей и самой, конечно, тоже нравилось идти и болтать. Она и сама не заметила, как стала рассказывать про свою жизнь. Про девочек, про Зловредину, про страшный рев в водопроводных трубах.

— Скорее всего, они просто засорились, — авторитетно заявил Коля. — Хочешь, починю?

Света задумалась. Не надо ждать, пока подойдет очередь на вызов мастера, не надо обжигать лицо ледяной водой из ведра….

— Нет, спасибо, — ответила она, спустя миг. — Это нечестно по отношению к обществу. Заявку подали, надо ждать. А так, выходит, кто-то, кто раньше нас в очереди, все еще будет ждать мастера, а мы — опа! — и уже с водой. Нехорошо. Да и потом, я девочкам ни за что не докажу, что привела среди ночи парня в дом, просто чтобы он чинил трубы.

— А доказывать некому, — вдруг сообщил Коля. — Твои девочки сегодня всю ночь на работе дубликат макета столовой делать будут. Я сам слышал.

— Что? А что ж ты раньше мне про это не сказал? Погоди… — Света аж задохнулась от возмущения. — Ты заранее все это продумал, да? Потому и провожать пошел? Чтобы в гости напроситься… Ты! Ты! Я поверила, а ты! Тоже мне, товарищ, называется.

— Эй! — Коля начал понимать, в чем его подозревают, и внезапно тоже разозлился. — Это еще что за глупости? Предлагаешь помочь, а в ответ какие-то дурные подозрения. Тьфу! Вот уж, спасибо-пожалуйста-на здоровье…

— Что-что? — Света поняла, что переборщила, и, успокаиваясь, рассмеялась. — Ты удивительным образом умеешь смешивать несмешиваемые слова. Кстати, ты же неверующий. Отчего «спасибо» тогда говоришь? Знаешь, что это слово означает? «Спаси тебя Бог»…

Коля возмущенно хмыкнул, но, то ли опасаясь новых насмешек, то ли действительно от возмущения, ничего не ответил. Света тоже молчала. Было довольно забавно шагать вот так вот рядом в тишине. На большой уверенный Колин шаг приходилось ровно два быстрых Светиных, и от снежного скрипа под ногами рождалась забавная ритмичная мелодия.

— Когда все это кончится, — снежная песня напомнила Свете недавние слова товарища Морского, и она решила немного пойти на попятную, — мы ка-а-ак пойдем с тобой на джаз-вечеринку с Морскими, как научимся не думать про убийц, невозвращенцев и прочие гадости… Вот тогда и поговорим. И про глаза, и про починку труб…

Света сделала романтичное лицо и попыталась поймать Колин взгляд, но парень отстраненно смотрел куда-то вдаль. Совсем разобиделся!

— Придумал! — закричал он вдруг. — Эх, записать не на чем! Ты запомни все обязательно. В общем! Что ты там про хорошее в людях говорила? Его и станем воспевать! В сегодняшнем номере поблагодарим читателей за адрес круглооконного дома! Это ведь тоже заметка. Еще и какая! Значит, сначала предложение в прозе: «Редакция благодарит читателей за адрес дома…» Ну, тут ты сама придумаешь, да? А потом — стихотворное усиление. Вот такое:

«Спасибо», что значит «Спаси тебя Бог!»

Должны мы сказать тем, кто в деле помог.

Но бога, как знаем мы, в принципе нет.

Поэтому вот наш, читатель, завет:

Мы выйдем к тебе с громким криком:

«Спасилен! Спасипар! Спасиком!»

— О боже! Лучше бы ты меня послушал и «раз, два, три» вовремя сказал, — непроизвольно вырвалось у Светы, но она тут же взяла себя в руки. — Хорошо. Но тогда сноски придется сделать. Спасилен — это что?

— Спаси тебя Ленин, Спаси тебя Партия и Спаси тебя Коммунизм. Разве не понятно?

— Конечно, понятно, — соврала Света, и опять не удержалась, — сильно же ты на меня разозлился, раз такое э… мощное стихотворение написал…

Это были, пожалуй, единственные на памяти Морского похороны, которые одновременно отличались и многолюдностью, и искренностью. Все присутствующие, включая даже невыговариваемо-официальных «ответственных представителей группы товарищей от профсоюзной организации при союзе союзов…», действительно знали Нино́ лично и, вместо обычной в таких случаях казенщины, говорили по-настоящему теплые слова.

А вот Морской прощался молча. Подошел к гробу, коснулся пальцами холодной и совершенно уже нечеловеческой руки Нино́, проговорил мысленное: «Спасибо» и отошел, ожидая, пока шепчущая что-то под вуалью Ирина окончит свой ритуал.

Мысленный диалог с Нино́ Морской не прекращал уже несколько дней, поэтому все это прощание носило больше декоративный характер.

«За что «спасибо»? — решил дополнить он, подумав, что она может не понять. — Да за все. Как-то недосуг было сказать, что все эти твои кружковские выдумки на самом деле мне давали очень много. Теперь вот говорю. Надеюсь, слышишь».

— Хорошие похороны. Ей бы понравились, — шепнула Ирина и снова взяла мужа под руку.

Морской кивнул. Вот, кстати, и Ирина появилась в его жизни благодаря Нино́. Мечтая растормошить холодную, отрешенную от реальности красотку-танцовщицу, Нино́ уговорила ее прийти на заседание кружка краеведов, где тогда как раз блистал недавно расставшийся со второй женой Морской. На сцене он выделял Ирину и раньше, но лично познакомился только у Нино́. И сразу стал вести себя несносно. Нещадно критиковал Иринины попытки делать доклады, придирался к любым ее словам, а в своих выступлениях хорохорился и распускал перья, безбожно привирая во всем, что касалось степени собственной известности и успешности. В последний раз он был таким невыносимым сто лет назад, когда влюбился в Двойру. Сомнений не оставалось, Морской сам для себя признал диагноз, а внешне делал вид, что все как прежде. Но вот однажды, когда его совсем уж занесло и, поправ всякий профессионализм, в рецензии на балет «Красный мак» он написал о «танцовщице, столь прекрасной, сколь и невозможной, перетягивающей внимание на себя в то время, как массовка должна быть однородной», Ирина примчалась на заседание кружка с газетой в руках. Дрожа от обиды, она бросила критику в лицо:

— За что же вы меня так не любите, товарищ Морской?

— Я не люблю? — ответил он мгновенно. — Неправда. Все совсем наоборот, в том и беда.

А дальше он выслушал тираду о том, как низко бросаться попусту такими громкими признаниями и как нелепо все это прилюдно сообщать. Потом Нино́ с апломбом заявила:

— Ирочка, о! Как вы оживились! Вам так идет!

Ирина глянула ему в глаза, промчалась искра, и Морской…

— Попался! — Прямо над ухом у него — уже в реальности, а не в воспоминаниях — прошипел вдруг Николай.

— Да-да, попался, — подтвердил Морской, не сразу сообразив, о чем идет речь.

— Придется его сцапать! — продолжил Николай и все же пояснил: — Вон, видите, сейчас у гроба тип? Тот франт в пальто со смехом? Ну, то есть с лысым мехом. У нас такие воротники так называют… Не важно! В общем, он живет в том самом круглооконном доме. Он был единственным, кто вчера открыл нам дверь. И он в глаза мне заявлял, что знать не знает о Нино́. А нынче, вот, приходит с ней проститься. Идемте разбираться?