Фуэте на Бурсацком спуске - Ирина Потанина

— Да что мы медлим! Он сейчас уйдет! — присоединилась Света.

— Чем сидеть на застолье в театре, лучше сделать что-нибудь полезное! — согласилась Ирина, и вся группа, осторожно выбравшись из толпы, кинулась наперерез вышеобозначенному типу.

— Гражданин, стойте! От нас не уйдешь! — смело бросилась в атаку Света, и даже схватила удивленного типа за рукав. Тот застыл с поднятой рукой, не решаясь ни стряхивать с себя агрессивную блондинку, ни подчиняться ее хватке. По выражению лица было понятно, что девчонка кажется ему скорее потешной, чем грозной.

— Светлана, отпустите человека, — вмешался Морской. — Он с нами добровольно все обсудит.

— Простите, с кем имею честь? — галантно обернулся незнакомец. — Мое имя Константин Паскалевич. А вы кто будете?

Морскому новый знакомый пришелся по душе. Аристократ в хорошем смысле слова, немногим старше его самого, уверенный, корректный, не из пугливых, судя по всему.

— Морской Владимир, журналист. В данный момент консультант при следственной группе, — он показал на Свету и Николая. — Но, прежде всего, друг Нино́. Поэтому и хочу понять, что с ней случилось… Вы тоже ее друг?

— Скорее да, чем нет…

— А нам вчера сказал, что знать ее не знает! — не собирался играть в вежливость Николай.

— Знать и дружить немного разные понятия, молодой человек, — не смутившись, ответил Константин Паскалевич. — По крайней мере, применительно к Нино́.

Морской понимающе хмыкнул.

— Верно подмечено, — Ирина тоже улыбнулась, отбросив с глаз вуаль.

— Ирина. Моя супруга, — представил Морской и даже испугался, увидев, как поменялось лицо собеседника.

— Не может быть! Ирина, это вы? Да вы, никак, меня не узнаете. Ну да, я, видно, очень поменялся. Я Костя! Костя Силио! Смотрите! — Он развернулся боком. — Сам по себе я, может, слишком вырос, но македонский профиль-то не скроешь. Вы помните меня?

— Не слишком, извините, — Ирина растерянно замотала головой.

— Ох, ну конечно, столько времени прошло. И это мне ведь было девятнадцать, а вы тогда были совсем юны. Наши родители дружили. Мы виделись буквально пару раз, но я, конечно, очень вас запомнил. Ваш батюшка покойный еще шутил, мол, вот растет невеста…

— Покойный? — Ирина побледнела.

— О! Вы не знали? Хотя, конечно, понимаю… Откуда… — Он вытащил из кармана пальто белый платок и промокнул вспотевший лоб. — Какая удивительная встреча. Счастливая и в то же время… Боже! Теперь я понимаю, в чем был секрет крымского офицера…

— Прошу вас говорить более внятно, — едва выдохнула Ирина. — Идемте-ка во двор, там есть беседка. Там нам никто не помешает. Говорите! Костя Силио? Я вас совсем не помню. А вот мужчину с именем Паскаль припоминаю. Промышленник и меценат? Мы к вам ходили в гости? Моя мать еще тогда пела, а ваш отец аккомпанировал. Ведь так?

— Все верно, барышня. Все совершенно верно. Последние деньки обычной жизни. Ох, раз вы живы, значит, все поправимо… Хотя, признаться, я представить себе не могу, что делать с этой вестью…

Морской все это время крепко прижимал Иринину руку к себе и чувствовал, как она начинает дрожать. Он понимал, что не должен вмешиваться, и, тем не менее, спросил:

— Вы уверены, что ей стоит знать то, о чем вы хотите сообщить?

— Он уверен, — твердо сказала Ирина. — Мы все послушаем. Я ничего ни от кого не скрываю.

— Ну хорошо. Сначала про отца, — Силио набрал полную грудь воздуха и заговорил.

Оказалось, что отец Ирины погиб в начале 1918 года. На поле боя, как герой, закрывая собой кого-то из сослуживцев. О его мужестве и преданности друзьям много говорили в белогвардейском Крыму, куда Константин Паскалевич прибыл в эвакуацию с юной женой и родителями.

— То, что ваш батюшка сражался не на той стороне, дело случая. То, что отдал жизнь ради других, — закономерность, вытекающая из всего его характера, — осторожно сказал Константин Паскалевич, покосившись на Колю со Светой. — Так говорил о нем мой отец.

Ирина, затаив дыхание, слушала дальше. После смерти ее отца еще не оправившуюся от горя мать Ирины постигло новое несчастье — слег с тифом маленький сын. Выхаживая его, распродавая последние драгоценности и совершенно не понимая, что делать дальше, бедная женщина была на грани нервного срыва. Едва прошел слух, что можно ехать в Харьков, она стала собираться в дорогу за дочерью. Приятели Ирининого отца, пытающиеся хоть как-то поддерживать вдову, принялись ее отговаривать. Поездка, по общему мнению, была слишком опасной для одинокой женщины с ребенком. К тому же ходили разговоры, что институт благородных девиц в Харькове снова действует, а значит, девочка под присмотром… Мать Ирины была непреклонна. А тут еще нелепость — в Стамбул уезжали жены офицеров и не могли понять, отчего она отказывается ехать с ними. Еще не ведая, что навсегда, еще думая, что отправляются лишь переждать смутное для России время, все умоляли маму Ирины не впадать в крайность, ехать в Стамбул и дожидаться там, когда кто-то из офицеров с какой-нибудь оказией доставит туда ее дочь. Но женщина стояла на своем: поеду, хоть вы что мне говорите. И тут пришла ужасная новость: оказывается, Ирина умерла. Пала случайной жертвой бандитской перестрелки. Вырезка из газеты прибыла в Севастополь с гонцом, который лично видел похороны девочки.

— Я умерла? — переспросила Ирина, все еще не понимая. — В газете написали?

— Теперь я вижу, что все это результат ужасных козней. Зная своего отца, я не удивляюсь, — тяжело вздохнул рассказчик. — Я краем уха слышал разговоры, мол, «это будет нашей страшной тайной, и никогда ни слова никому»… Но я и представить не мог, о чем они говорят! А разговор был у моего отца как раз с тем офицером, которому спас жизнь ваш папенька, Ирина. Мой отец — не бескорыстно, разумеется, — занимался отправкой офицерских семей в Стамбул, и, как теперь я понимаю, всем было бы очень удобно, если бы ваша матушка уехала в эмиграцию, а не заставляла всех нервничать и мучиться угрызениями совести, отправившись в опасную поездку за дочерью. — Тут рассказчик как-то странно замялся, но все же произнес: — Я думаю, отец намеренно решил дезинформировать ее относительно вашей, Ирина, смерти. Он думал, что таким образом сохраним жизнь вдове и сыну друга. Мой отец зарабатывал. Оба при этом снимали с себя ответственность, не отпустив одинокую барышню в смертельно опасное путешествие. Газетную статью подделали… Какие подлецы!

— Она поверила? — хрипло спросила Ирина.

— По всей видимости. Не умерла от горя только потому, что надо было заботиться о сыне. Они уехали, как им и предлагали. Но то отчаяние, что поселилось в глазах вашей матушки с момента, как ей принесли ужаснейшую новость, я не забуду никогда. Когда я уезжал в СССР — уже спустя пять лет, уже из Парижа, — все, конечно, все держал в секрете. Нам помог уже год как созданный советский МОПР — Международное Общество Помощи Борцам Пролетариата, вы же слышали о таком? Одно из условий — держать всю подготовку в тайне. Но вашей матушке не мог не рассказать. Она ведь много лет до этого при каждой встрече умоляла, чтобы, если кто-то будет ехать сюда, ей дал знать. Я перед ней раскрылся. Она пожелала удачи в отъезде и просила разыскать вашу могилу.