Прискорбные обстоятельства - Михаил Полюга

Я обошел по кругу шведский стол, положил в тарелку порцию омлета и две вареные сосиски, зачерпнул ложечкой немного горчицы из розетки, взял с подноса стакан яблочного сока.

— Садитесь к нам! — помахала мне ладошкой Капустина, со своего места следившая за моими передвижениями по залу. — Нам без вас скучно и одиноко. А вы вчера куда-то пропали.

— Ах, Светлана Алексеевна! Вы пришли в ресторан со мной, а танцевать изволили с другими. Чего же вы хотите? — сказал я, раскланявшись и пожелав женщинам приятного аппетита. — Я не гардеробщик, чтобы сторожить вам пальто, пока изволите развлекаться. Надеюсь, джентльмены не только с вами сплясали, но и провели вас к отелю?

— Куда там! Джентльмены требовали продолжения банкета, — фыркнула Капустина и взглядом указала мне на противоположную сторону зала, где завтракали два или три человека с помятыми, непроспавшимися лицами и между ними — неопределенного возраста женщина, с видимым отвращением пьющая свой утренний кофе. — Мы от них сбежали. На улицах темно, гулко, каблуки цокают, вокруг — ни души. Евгений Николаевич, дорогой, давайте договоримся: мы обещаем ни с кем не танцевать, кроме вас, а вы уж нас не бросайте, пожалуйста!

— Вы обещаете за двоих, тогда как Лилия Николаевна благоразумно молчит, а после объявит: я ничего такого не говорила.

— Я не объявлю… — прошелестела Квитко, не поднимая глаз.

После завтрака мы поднялись в конференц-зал отеля, где к началу семинара уже были расставлены у стены стенды с плакатами, приготовлен проектор для демонстрации слайдов и разложены на столе у входа наглядные материалы: синие папки с блокнотами и ручками, проспекты и брошюры с эмблемой и аббревиатурой Международной организации по миграции.

Народа в зале оказалось негусто, но лучшие места у окон уже заняли люди, более собранно и ответственно, чем мы, отнесшиеся к предстоящему мероприятию. То были пять или шесть женщин возраста печали и смуты, как я позднее узнал — судьи, и несколько мужчин, недавно прибывших и потому не успевших вкусить прелестей семинарской жизни. Мужчины показались мне взъерошенными и еще не вполне осознавшими, куда и зачем попали. Что касается судейских, то все оказалось прозаичнее и проще. Их завистливые взгляды свидетельствовали, что почтенные дамы провели вчерашний вечер пристойно и постно — за чашкой кофе с ликером, в беседах о сущем, в номере у постылого телевизора. А ведь сущность человеческая изначально жаждет иного! Но я не принял этих молчаливых упреков и не отвел взгляда: чем наша компания перед ними, судейскими, виновата?

Некрасивая полная барышня из тех, кому призвание заменяет личную жизнь, осчастливила нас наглядными материалами, и мы потянулись в конец зала, к дальним креслам. Пробираясь между рядами, я умышленно пропустил Капустину вперед и придержал за локоток Квитко, чтобы сесть в той же последовательности, но проницательная Светлана Алексеевна не позволила этому маневру осуществиться.

— Нет-нет, Евгений Николаевич, я вас от себя не отпущу! — засмеялась она и бесцеремонно потянула меня за рукав. — Вы уж, пожалуйста, между нами… Вон сколько здесь женщин, сманят вас — и что тогда? Что прикажете нам делать?

«Вот рыба-прилипала! — подумал я и, выложив на подлокотники кресла руки, как бы невзначай коснулся локтями обеих женщин. — Она от нас с Квитко не отстанет. Ну как тут улучить подходящий момент?..»

Семинар открыла высокая, крепко скроенная женщина с грустными коровьими глазами, большерукая и длинноносая, без опознавательных женских знаков, как то: бриллианты и маникюр на пальцах, бриллианты или стразы на шее и в ушах. Как и подобает чиновнику средних лет, получающему зарплату у дяди Сэма, — если бы мог, сказал бы о женщине я. Она назвалась Марией Васильевной, руководителем отдела сотрудничества с правоохранительными органами. Разумеется, нашими правоохранительными органами. Тыча пластиковой указкой в очередной слайд с диаграммами, Мария Васильевна принялась вещать о структуре МОМ, о представительстве организации в стране, о программе противодействия торговле людьми.

Пора было и нам приступать к семинару, но как-то не очень хотелось вот так, с бухты-барахты, расставаться со вчерашним состоянием праздности и покоя.

— Так, барышни, собрались! — повернувшись сначала налево, потом направо, поочередно прошептал я женщинам и при этом с невинным видом, как бы случайно, положил ладонь на руку Квитко. — Не спать, не думать о прекрасном! На нас с надеждой смотрит угнетенное содержателями борделей и сутенерами человечество!

— Что за тон, Евгений Николаевич? Складывается впечатление, что вы поощряете торговлю людьми, — взвилась эмоциональная Капустина, и, приготавливаясь ответить, я непроизвольно выпустил руку Квитко на волю.

— Ни в коем случае не поощряю, но тем паче не поощряю и тех наших дур, которые сами загоняют себя в подобное положение. Потерпевшие! А что эти потерпевшие говорят после, в судах, вы забыли? Кому знать, как не вам! Ехали за рубеж добровольно, знали, что попадут в бордели, но думали — в престижные, с зеркалами и богатыми клиентами, легкомысленно надеялись — если не выгорит с замужеством, так хоть деньжат заработать, и тут же домой. Уверяли себя: пусть с кем-то, но с нами подобного никогда не случится! Мы умные и хитрые, мы всех обманем. А самой умной и хитрой оказалась жизнь. Она, жизнь, мало кого милует. Увы, барышни, увы!

— Как-то вы жестоко, безнадежно…

— Я вам больше скажу. Вы, практики-юристы с определенным стажем работы, вчера остались танцевать и пить с малознакомыми людьми, в чужом городе. Хорошо, хватило ума не напиться, не остаться с ними до утра, не отправиться за приключениями куда-нибудь еще. Но сплошь и рядом в подобные ситуации попадают куры-дуры, которые гребут дальше, а потом по месту их обнаружения — где-нибудь в канаве или под забором — выезжает следственно-оперативная группа…

— Это ведь были наши… Но мы все равно обещаем: с другими больше ни-ни! Правда, Лиля?

— Нагнали вы на нас, Евгений Николаевич, страху, — отозвалась Квитко, потом изобразила на лице сосредоточенность и принялась заносить в новый темно-синий блокнот очередную сентенцию мужеподобной Марии Васильевны.

«Посмотрите-ка, мы сплошь внимание и усердие! — воскликнул я и мысленно зааплодировал своей визави. — Может, и себе вытянуть шею и послушать, что в мире творится? Ай-ай-ай! Все это нам известно, а что неизвестно, то у нас неприменимо, и сие нормально, поскольку мы разные. Лучше бы вы, ребята, поспособствовали заключению договоров между странами о сотрудничестве и взаимопомощи, изменили бы законодательство, особенно про оперативно-розыскную деятельность, да подкрепили все это деньгами, а не проедали на бесполезных семинарах! А так — говорильня и есть говорильня. Как всегда и везде. И ладно, и аминь!»

День прошел бессмысленно и бесполезно — в первую очередь для меня, потому что я упрямо не хотел вслушиваться в то, что пытались донести до моего разума ораторствующие на семинаре. Разумеется, в этих выступлениях было рациональное зерно, особенно в той части, где подавалось сравнение нашего законодательства с зарубежным. Разумеется, стоило послушать и мне — специалисту-практику теория никогда не мешала. Разумеется… Но я не мог отвязаться от мысли, что, возвратившись домой, попросту забуду об этом опыте как о чем-то малоприменимом в обыденной жизни. А раз так, зачем забивать голову ерундой, тем более что две молодые женщины сидят со мной рядом?! Иногда, правда, я встряхивался, собирался с мыслями, и тогда в моих ушах звучало сакраментальное: уголовно-правовая характеристика торговли людьми, психологическое состояние пострадавших, проблемы реабилитации, возмещение материального и морального ущерба… Но чаще я думал о том, как еще раз взять Квитко за руку, почему она не дала мне по физиономии в ресторане, когда забрался ей под блузку и водил рукой по голой спине от лопаток и до крестца, и что делать дальше: бросить это никому не нужное волокитство или продолжать — до победного конца?