Обратный отсчет - Кен Фоллетт

Люк приехал сюда в пятницу, сразу после капитуляции Японии. У дверей его встретила миссис Кэрролл, нервная светловолосая женщина со следами былой красоты. Она проводила гостя в маленькую, безупречно чистую спальню с отполированным до блеска полом и высокой старинной мебелью.

Люк скинул форму – к тому времени уже майорскую, переоделся в спортивный пиджак из черного кашемира и серые фланелевые брюки. Когда он завязывал галстук, в спальню заглянул Энтони.

– В гостиной ждут коктейли! – объявил он.

– Сейчас буду, – ответил Люк. – А где комната Билли?

По жизнерадостному лицу Энтони скользнула тень озабоченности.

– Боюсь тебя огорчить, но девушки спят в другом крыле, – вздохнул он. – У адмирала на сей счет старомодные понятия. – Отец Энтони всю жизнь прослужил во флоте.

– Ничего страшного, – пожав плечами, ответил Люк. Последние три года он только и делал, что пробирался ночами по закоулкам оккупированной Европы; неужели же не сможет в темноте прокрасться в спальню к любимой девушке?

В шесть вечера, спустившись в гостиную, Люк обнаружил, что все его старые друзья уже в сборе. Кроме Энтони и Билли здесь были и Берн, и Элспет, и подружка Берна Пег. Большую часть войны Люк провел вместе с Берном и Энтони, с Билли встречался всякий раз, приезжая в отпуск, однако ни Элспет, ни Пег не видел с 1941 года.

Адмирал предложил ему бокал сухого мартини, и Люк с удовольствием сделал большой глоток. Когда же пить и праздновать, как не сейчас? Воздух в гостиной гудел от возбужденных, радостных голосов; даже мать Энтони, забыв о своей вечной гримасе мученицы, улыбалась. Сам адмирал не отходил от стола и пил бокал за бокалом.

За ужином Люк снова и снова смотрел на друзей, мысленно сравнивая их с теми беззаботными юнцами и девицами, для которых всего четыре года назад не было беды страшнее исключения из Гарварда. Элспет три года провела в военном Лондоне – и, как видно, узнала на себе все тяготы полуголодного существования: она похудела так, что выпирали кости, а от лица остались одни глаза. Пег, когда-то милая добродушная простушка, теперь была одета и накрашена по последней моде, однако исполнилась непривычной циничности. Берн выглядел лет на десять старше своих двадцати семи. Для него это была уже вторая война. Он трижды был ранен, и на нем лежал суровый, жесткий отпечаток, свойственный людям, повидавшим немало страданий – и своих, и чужих.

Пожалуй, меньше всех война сказалась на Энтони. Он тоже бывал в Европе, участвовал в опасных переделках, однако большую часть войны все-таки провел в Вашингтоне – и не утратил ни уверенности в себе, ни оптимизма, ни добродушного юмора.

Мало изменилась и Билли. С безысходным горем и нищетой она столкнулась еще в детстве – быть может, поэтому война не стала для нее потрясением. Два года девушка провела под прикрытием в Лиссабоне, и Люк знал – хотя не знали остальные, – что однажды ей пришлось убить человека: на заднем дворике какого-то кафе она точным бесшумным движением перерезала предателю горло. И все же Билли осталась прежней – лучик света, маленький сгусток энергии: то смеющаяся, то страстно спорящая и всегда с сияющими глазами и оживленным лицом, на смену выражений которого Люк мог смотреть вечно.

Удивительно, что все они живы. Как правило, в таких дружеских компаниях к концу войны хотя бы одного друга недоставало.

– Я хочу поднять тост, – сказал Люк, поднимая бокал. – За тех, кто выжил, – и за тех, кого уже нет с нами.

Все выпили. Затем Берн сказал:

– У меня тоже есть тост. Выпьем за тех, кто сломал хребет нацистской военной машине – за Красную армию!

Снова все подняли бокалы; но на этот раз адмирал поморщился и проворчал:

– Думаю, хватит с нас на сегодня тостов.

Хотя Берн остался убежденным коммунистом, Люк был уверен, что он больше не работает на Москву. Они заключили сделку, и Люк не сомневался, что Берн сдержал слово. Однако былая близость не вернулась. Доверие – что пригоршня воды, которую несешь в ладонях: расплескать легко, собрать потом невозможно. Всякий раз, вспоминая прежнюю дружбу с Берном, Люк с грустью понимал, что прежней теплоты не вернуть.

В гостиной накрыли кофе, и Люк вызвался поухаживать за дамами. Когда он предлагал Билли сахар и сливки, она шепнула:

– Восточное крыло, второй этаж, последняя дверь налево.

– Сливки?

Билли подняла бровь, и Люк едва удержался, чтобы не выдать себя смехом.

В половине одиннадцатого адмирал предложил мужчинам перейти в бильярдную, к крепким напиткам и кубинским сигарам. Люк решил больше не пить: он с нетерпением ждал свидания с Билли и не хотел приходить к ней пьяным или сонным.

Адмирал щедрой рукой плеснул себе бурбона и повел Люка в дальний конец комнаты показать свои ружья, выставленные на стойке у стены. В семье у Люка не было охотников, и оружие ассоциировалось у него только с убийством людей, так что никакого удовольствия в этом он не находил. Кроме того, его не оставляла мысль, что огнестрельное оружие и выпивка – опасное соседство. Однако из вежливости он изображал интерес.

– Люк, – заговорил адмирал, когда они осматривали энфилдовскую винтовку, – я знаю и уважаю твою семью. Твой отец – поистине великий человек!

– Спасибо, – ответил Люк.

Звучало это как предисловие к пространной, заранее заготовленной речи. Отец Люка провел войну в Управлении регулирования цен, хотя адмирал, вероятно, по-прежнему видел в нем банкира.

– И когда ты, мой мальчик, захочешь выбрать себе жену, прежде всего подумай о своей семье! – продолжал адмирал.

– Разумеется, сэр, – ответил Люк. «Интересно, что у старика на уме?»

– Та девушка, которой посчастливится стать миссис Люкас, займет место в высших кругах американского общества. И ты должен выбрать такую невесту, которая будет достойна этой чести.

Люк начал понимать, куда клонит старик.

– Непременно учту ваш совет.

Адмирал положил руку ему на плечо, не давая уйти.

– Не трать время на женщин, которые тебя не заслуживают!

Люк бросил на отца друга сердитый взгляд. Он не собирался спрашивать, что тот имеет в виду. Догадываясь, каким будет ответ, Люк понимал, что лучше этому ответу остаться непроизнесенным.

Однако от адмирала так легко было не отделаться.

– Как отец тебе говорю, – пропыхтел он, – не связывайся ты с этой евреечкой! Она тебя не стоит!

Люк стиснул зубы.

– Прошу прощения, такие темы я предпочитаю обсуждать со своим отцом.

– Но твой отец ничего о ней не знает, верно?

Адмирал попал в точку: Люк еще не знакомил Билли со своими родителями – как и она не познакомила его со своей матерью.

Прежде всего, у них не было на это времени: роман их развивался урывками, в краткие дни увольнительных и отпусков. Однако была и иная причина. Глубоко в душе Люка какой-то ехидный голосок нашептывал ему, что еврейка без гроша в кармане – совсем не та невеста, которую его родители желали бы сыну. Нет, они ее примут, Люк не сомневался – а со временем даже полюбят: ведь Билли невозможно не любить! Но поначалу будут несколько разочарованы. Вот почему он не спешил знакомить ее с родителями и ждал подходящего случая, когда они смогут пообщаться друг с другом спокойно, без спешки.