Абель-Фишер - Николай Долгополов

— Ну вот, и сразу обвинения в служебном несоответствии. Но в нормальной обстановке некоторых действий я бы, естественно, не совершил. Просто рисковать таким нелегалом, как Марк, и двумя нашими верными помощниками было никак нельзя. И у меня все пошло не по традиционным нашим канонам. Первая встреча — в нью-йоркском Бронксе. Тщательно проверившись, приближаюсь к универмагу «Александере». Предстоит установить личный контакт с «Волонтерами», который был прерван, законсервирован. Наступила пора встретиться с Лоной Коэн.

В Центре я вел ее дело, видел фотографии. И здесь узнал сразу. Приятная молодая женщина спокойно приближалась к условленному месту. Правда, почему-то без опознавательного знака. Но сомнений все равно не было. И, подойдя, я произнес пароль. Лона моментально поняла, что я был именно тем, с кем и была назначена встреча. Но отзыва не последовало. Вместо этого Лона вдруг призналась, что все забыла. Но все-таки запомнила ключевое слово. Вот с таким небольшим приключением и восстановили связь. Мы вновь запустили заброшенный было механизм, и контакты с важными источниками научно-технической информации стали возобновляться. Были и успехи, и потери. А помощь в этом Морриса и Лоны оказалась просто неоценимой. Для меня Моррис — близкий, дорогой человек. Он был и старшим братом, и добрым советчиком. На первых порах ситуация для меня оказалась непривычной. И без дружеской поддержки Коэнов пришлось бы сложно.

— Юрий Сергеевич, простите, что вмешиваюсь в ваш монолог. Но почему пришлось срочно вывозить Коэнов из Штатов? Что все-таки произошло? Знаю, существует немало версий…

— Да, версий много. К этому времени в Англии был арестован наш источник, немецкий физик Фукс. Задержали агента Голда. А Лона встречалась с другим нашим помощником — Персеем. Естественно, возникла угроза, что рано или поздно ФБР может выйти на Морриса и Лону. А коль так, то и на других связных, и на Абеля. Это был бы большой провал. Сами представляете, что значит подготовить нелегалов, сколько это стоит и времени, и денег, даже представить трудно.

Безопасность Коэнов была под вопросом. Под горячую руку могли не только арестовать, но и сделать, что хочешь. Ведь посадили же после отъезда Коэнов на электрический стул супругов Розенбергов. Продолжать связь с Моррисом и Лоной — авантюра. Поэтому и приняли решение: Коэнов вывозить.

— Моррис рассказывал мне, что вы сами пришли к нему домой. Но это же риск! Может, поведаете, как все это было?

— Было рискованно. Но ввиду срочности приход мой был неизбежен. Надо было принимать меры, спасать их, вывозить из страны. Значит, надо навестить «Волонтеров» и договариваться о сложной процедуре выезда. Это могла сделать только легальная резидентура — если я провалился, то меня отзовут. Что ж, перетерпел бы… А вот для этих двух американцев арест мог обернуться трагедией. Жара в том июле 1950-го стояла страшная. Караулить около дома? Но когда они выйдут, да и выйдут ли в такое пекло? Маячить около дома — привлекать к себе внимание. Потому решили действовать смело. Зайти к ним в дом без предупреждений, сообщить о необходимости отъезда. Так и получилось. Вошел к ним в дом, они — в полупляжном виде, были немного удивлены, но не потрясены. Я в костюме, только пиджак и сбросил. Чувствовали опасность, поняли, что уж если я пришел, значит, стряслось что-то важное. Разговор предстоял исключительно деликатный.

Садимся за стол. И начинаем говорить с Моррисом на бумаге. Я ему пишу: нужно встретиться в городе, чтобы подробно все обсудить. Болтаем о ерунде и пишем, пишем. А Лона приходит, забирает каждый листочек, несет в ванну и там сжигает. Я написал Моррису довольно понятно, что надо уезжать. Он возражает, что это неразумно, особенно теперь, когда появилось столько знакомых. Можно купить любые документы, сменить фамилию, место жительства, продолжать работать подпольно. Моррис — это настоящий боец, Лона — тем более. Я снова им свое, лучше вам выехать, и уже после этого, в спокойной обстановке и в другой стране будет решаться все остальное. Моррис мне опять о собственных предложениях, о переходе на нелегальное положение. Я стою на своем. И тут он выводит на бумаге: это воспринимать как приказ? Я подтверждаю, что да, пожалуй, как приказ. И он отвечает мне: тогда о чем же разговор? Если приказ, то он будет выполнен. Вот они — высочайшая дисциплинированность и чувство долга «Волонтеров»! Пошли совсем другие обсуждения. Мы договорились, когда и где встретимся в городе. Поднимаюсь, Лона выходит из ванны, а оттуда такой дымище! Я говорю: кто же так сжигает? Думал, ты знаешь, как сжигать материалы.

— А как?

— Вот и она — а как? Надо согнуть листочек буквой «п», поджигать сверху, он загорается и догорает без всякого дыма, только белый пепел остается. Лона сразу попробовала, и листочек мигом исчез. Поблагодарила, упрекнула: «Что ж ты мне раньше не подсказал?» И во, какой оптимизм, пообещала, что в дальнейшей работе ей может пригодиться. И я понял, что нью-йоркская история заканчивается, а впереди — другие. Они оба были настроены на работу. Операция завершалась. Мы несколько раз встречались в городе. Тяжелая наступала пора, очень серьезная. Были сложности, о которых не могу говорить. Но сам я паспортов им не передавал. Это сделал другой человек. Кто, говорить не могу. Я должен был не отдать паспорта, а взять их у Коэнов. Там нужно было кое-что подправить соответствующим образом. И когда я пришел на встречу с ними, то смотрю, появилась Лона и говорит: «Ай-ай-ай». «Почему — ай-ай-ай?» — спрашиваю. — «Потому что мы с Моррисом забыли, какая встреча основная, какая запасная. Я подумала, что у меня запасная, и на основную отправился Моррис с паспортами, а я к тебе сюда». И пришлось нам назначать встречу в третьем месте. Было уже поздно, часов одиннадцать вечера. Мы встретились в ту же ночь, вернее, за полночь, Моррис принес мне паспорта, я их взял. Но как же поздно! Возвращаться обратно в представительство ООН, где я тогда работал? Человек приехал глубокой ночью — подозрительно. И я решил рвануть на дачу, где жили наши. На одной из улиц на повороте вслед за мной зеленый свет потух и зажегся красный. Получился спорный момент. Поехал, а на углу — полицейская машина. Смотрю — она за мной. Я уже набрал скорость, тормозить нельзя, вышло бы, что я признал: нарушаю. Ну, полицейский меня догоняет, приказывает, чтобы остановился: проехал на красный свет. Я с ним шучу, анекдоты рассказываю, а паспорта Коэнов в моем автомобиле спрятаны. Номер у меня не дипломатический. Наоборот, я его специально поменял. Вот вам тяжелый момент. Но тут в машине у полицейского звонок. Он говорит мне: пойдем со мной. Болтает по телефону, а у меня мысли: это обо мне, и парень уже знает, кто я, что я и откуда. Вдруг он по телефону: ладно, позвоню. И тут у меня отлегло. Отпустил он меня…

А дальше — две недели встреч, тщательной отработки, преодоление разных формальностей. В конце месяца я получил условный сигнал от Морриса: подготовка к отъезду завершена, они с Лоной покидают Нью-Йорк. Я волновался мучительно. Месяц, даже больше от них и о них — ничего. Почему молчат? Успокоился только тогда, когда из Центра телеграммой сообщили, что Моррис и Лона благополучно добрались до Москвы.

Вернулся я домой осенью 1952 года. Хотелось повидаться с моими друзьями. Но трудно это было. Они находились на спецподготовке, уже по линии нелегальной разведки. Вы знаете, что работали они потом в Лондоне вместе с Беном-Молодым, под фамилией Крогеров. Но перед отъездом мы с ними все же встретились. Они настаивали, и я тоже. Подъехала автомашина, я подошел, они сидят, и Моррис меня втащил к себе, начали целоваться, обниматься. Поговорить так и не удалось. Только повидались. Они уже уезжали. И уверены были, что я туда тоже поеду и буду там с ними работать. Но я с ними там не встречался.