Абель-Фишер - Николай Долгополов

Мы 15 лет не виделись. У них — шесть лет работы с Беном, девять лет тюрьмы. И только потом, когда Коэнов обменяли и они вернулись в Москву, мы стали встречаться. И вот однажды Лона мне говорит: «А я тебя в Лондоне видела. И так и сяк внимание привлекала, а ты ничего не замечаешь. Но, когда ты шел по лестнице, я подобралась к тебе сзади и ущипнула. А ты опять не среагировал. Вот какая у тебя выдержка!» Но ничего такого со мною не было. То был, конечно, не я.

А в день своего 75-летия Моррис подарил мне фотографию — он, Лона и я. Подписал на обороте: «Помню, как десятилетия назад ты переживал всем своим большим сердцем, и как оно билось от волнения. Но мы добрались до Красной площади». А Лона, совсем не любительница писать письма, в своем обычном стиле добавила: «Со всем, что написал Моррис, я согласна». Мы с ними в Москве дружили, очень часто встречались. И жена моя, и три мои дочери. Эх, хорошее было время. Но все проходит…

— Так говорят французы.

— И не только. Лона умерла 23 декабря 1992 года, Моррис скончался летом 1995-го — за девять дней до своего 85-летия. Хорошие они были люди. Светлые, бескорыстные и героические. Моррис назвал меня незадолго до своей кончины «последним из могикан» советской разведки, работавшим с ним и Лоной за кордоном. Да, ушли все, кто работал с ними до меня и после. Думаю, что сделанное Моррисом и его женой для нашей страны только предстоит оценить будущим поколениям. Еще не всё из ими свершенного известно…

Знакомьтесь: Моррис Коэн — американец и советский разведчик-нелегал. Это они вместе с женой Леонтиной добыли для нас секрет атомной бомбы.

Моррис уже стар, он явно болен, устал. Как вообще Коэн добрался до своих восьмидесяти четырех? Ведь он балансировал на лезвии ножа десятилетиями и однажды сорвался: в итоге — девять лет строгого режима в тюрьмах Ее Величества королевы Великобритании.

Какой же он? Я ждал встречи с ним долго — хотя разрешение на рандеву было получено, однако разведчик болел, почти умирал, выкарабкивался из цепких костлявых объятий. И вот он передо мной — Моррис Коэн, Питер Крогер, Санчес, Израэль Ольтманн, Бриггс, Луис… единый в бледном своем лице. Сухощавый, скромнейший и аккуратнейше одетый, седой как лунь и опирающийся на палку старичок, которого с привычной бережливой строгостью поддерживает под локоток крепкая медсестра.

Дорогой мой Луис, неужели собственной жизнью я обязан частично и вам? Без вас с Леонтиной сколько бы еще предстояло мучиться нашему гению Курчатову над собственной бомбой, а янки ждать не собирались. Хиросима, Нагасаки, а потом, может быть, и Москва?.. Да, при таком раскладе я мог бы и совсем не родиться в 1949-м. И вот я в вашей квартире на Патриарших прудах. Беловато-сероватый дом, нелюбопытный лифтер при входе, медсестра, знающая, кто и зачем заглянул. Бедной жены вашей, Леонтины, или Лесли, как ее называли в разведсводках, уже нет — умерла от рака. Российские коллеги из Службы внешней разведки заботятся о вас трогательно. Вежливые, вышколенные медицинские сестры дежурят в квартире в три смены, и вы общаетесь с ними на вашем ломаном, так до конца и не выученном русском, как с добрыми знакомыми. Пару раз в неделю вас обязательно навещает Сергей — старший офицер из Службы, разговаривающий с вами на безупречном английском и сейчас как-то очень умело-тактично выкрикивающий вам в ухо мои вопросы. Без него общаться было бы еще сложнее…

Экскурсия по квартире с комментариями Коэна: фото разведчика Абеля — Фишера и не менее знаменитого его коллеги Молодого — Лонсдейла — волею судьбы Моррису довелось работать и с тем, и с другим. Рядом, в рамочке, Юрий Андропов. Портреты Лоны и Морриса, написанные «товарищем из нашей Службы», как впоследствии узнал — художником и разведчиком Павлом Георгиевичем Громушкиным.

И вдруг — веселые, цветастые стенные газеты с заголовками: «Здравствуйте, товарищи Питер и Лесли!» и «Поздравляем с праздником, дорогой Питер!». Открытки, приветствия от школьников — максимум пятиклассников. Это не забывали Крогера внуки и правнуки тех российских чекистов, с которыми он рисковал за кордоном. Несколько академическая, суховатая квартира согревается теплом, которого Питеру, наверное, все равно не хватает. Книги в основном английские, изредка — на русском. Для большинства читателей в них история разведки, для Морриса — его собственная. Опираясь на палку, достает фолиант, другой: «Вот пишут, что Икс сделал то-то. Не совсем так…» Или: «В Америке до сих пор верят, что… Пусть они остаются при своих заблуждениях».

В коридоре большой рисунок типично испанского дома с колоннами, около которого воевавший в интернациональных бригадах Израэль Ольтманн почему-то задерживается: «Приглядитесь к особняку, какие колонны, а? Я потом вам объясню». И пошли воспоминания о гражданской войне в Испании. О товарищах, которых уже нет. Характеристики точны, я бы сказал — хлестки… Несколько человек из Интербригады еще были живы и кое с кем Коэн вел переписку: создавался Музей памяти интернационалистов. Один ближайший друг по гражданской войне в Испании хотел было приехать, но внезапно замолчал, пропал. У Морриса, едва ли не в первый и последний раз за ту встречу, на глазах — слезы. Похоже, друга больше нет. Они вместе воевали, ходили в атаку. Фашизм, Франко, Интербригада…

А мне эгоистично хочется, ну не терпится задать вопрос, который и задаю, правда, в самом конце четырех часов беседы:

— Моррис, так все-таки атомную бомбу выкрали вы?

Коэн молчит, подбирает слова:

— Нет, я бы так не говорил. Мы не были физиками, математиками, знатоками. Просто Лона взяла и сумела передать нашим товарищам материалы, которые собрал в атомной лаборатории Лос-Аламоса ученый-атомщик Персей.

Кто такой Персей?

Кто же такой Персей? Не собираюсь интриговать читателя и напишу честно: подлинное имя этого человека, так выручившего Курчатова, тогда оставалось тайной. Появилась у нас в России книга, где вроде бы давался «толстый намек» по этому поводу. Коэна публикация здорово рассмешила: ни на грош истины. Впоследствии выяснилось, что действительно — «утка». Ну так где же правда, Моррис? Пожатие плечами. Удивленный взгляд через лупу на список моих вопросов: неужели непонятно, что ответов не последует? И тут же уход в сторону: повествование о трудном детстве в Бруклине, об отце — сначала уборщике улиц, потом торговце овощами. О работе учителем и трудных экзаменах на должность, где его — преподавателя-коммуниста — постоянно пытались завалить. Он, несмотря на годы, показал себя мастером больших «уходов», что подтвердили и два старших офицера из Службы внешней разведки, присутствовавшие при беседе.

Но все-таки Моррис рассказал мне немало.

— Вы знали того ученого лично?

— Естественно. Познакомились в Испании, где мы оба воевали против Франко. (Здесь Моррис лукавил — Персей в Испании по молодости лет не воевал. — Н. Д.)

— Он американец?

— Да.

— Скажите, а он что, входил в группу «Волонтеры», которую вы организовали в США?