Фронтовик. Без пощады! - Юрий Корчевский

– Похоже на правду, – согласился Арапов, все это время с интересом следивший за рассуждениями Андрея.

– Убийца был хорошо знаком с убитым.

– Почему ты так решил?

– В противном случае его бы не пустили в квартиру. А если бы убийца представился работником ЖЭКа или какой-то другой службы, убитый не пустил бы его дальше коридора, и, значит, он не сидел бы в кресле, а лежал бы на полу.

– А если его убили в коридоре и перенесли труп в кресло?

– Где следы волочения, капли крови на ковре? Кровь, по данным экспертизы, только на одежде убитого и на кресле.

– Разумно. Вывод?

– Надо искать убийцу среди знакомых убитого Тищенко. И еще: почему исчез только перстень? Убийца наверняка знал о нем, видел или предполагал, где убийца его хранил, иначе бы он перерыл все вещи в его поисках. Перстень должен стоить очень дорого, скорее всего – это фамильная ценность. Или с ним связана какая-то тайна.

– Ну, насчет тайны – уже лишнее. Книжек в юности начитались? Насчет старинного и дорогого перстня – принимается как версия. То, что убийца из круга знакомых убитого, – тоже. В логике вам, молодой человек, не откажешь. А вот ответьте мне на такой вопрос – почему уголовники оперативников мусором называют?

Вопрос был неожиданным, и Андрей почесал затылок:

– Наверное, чтобы задеть, обидеть. Мусор – это ведь что-то ненужное, хлам.

– Логично, но неверно. До революции предтеча нашего нынешнего учреждения называлась Московский уголовный сыск, или МУС. Отсюда, от этой аббревиатуры, – мусор.

– Понятно. – Андрей слегка растерялся. Надо же, сколько работал, а не знал.

– Уголовный розыск не вчера появился и основан не Декретом от пятого октября тысяча девятьсот восемнадцатого года, а намного раньше, еще при царях, – продолжил сыщик. – Раньше говаривали: «Сыск есть ремесло окаянное, для занятия сим тяжким и скорбным делом потребны люди здоровьем крепкие, духом твердые, нравом лихие, но зла не творящие».

– Верно подмечено, в самую точку.

– Так не дураки были.

В кабинет, едва стукнув, вошел мужчина, поздоровался и положил на стол Арапову бумаги. Как-то остро, пронизывающе он посмотрел на Андрея и вышел.

– Это кто?

– Познакомишься еще. Володя Иванов, тоже фронтовик. Сразу после войны пришел. В розыске совсем зеленый был, а теперь опыта набрался, не хуже иных прочих служит.

– Я уж думал – начальник.

– Ты что же, Александра Михайловича Урусова никогда не видел?

– Не приходилось.

– Генерала надо знать в лицо. Заболтались мы с тобой, а надо дело делать. Сходи к экспертам – они должны сказать, не был ли «засвечен» этот пистолет еще где-нибудь. Пулю судмедэксперт им передал еще три дня назад.

Андрей спросил, где находятся эксперты, и пошел.

Здание МУРа было старой постройки, еще купец какой-то строил. Потолки были высокими, с лепниной.

МУР имел несколько отделов, и Андрей попал во Второй, прозываемый Убойным. Был еще Шестой – по борьбе с бандитизмом, Третий – по кражам, Седьмой – наружное наблюдение, а проще, слежка. При царе в нем работали люди, которых называли филерами. Было еще управление «А» – по работе с агентурой. Всех отделов Андрей еще не знал.

Эксперты-баллистики, исследовав пулю из тела убитого, дали отрицательное заключение – ранее пистолет ни в каких преступлениях замечен не был. Ну что же, отрицательный результат – тоже результат.

Он вернулся в кабинет и положил заключение на стол Арапову.

– Я другого не ожидал, – прочитав заключение, сказал Арапов. Он не спеша пробил дыроколом заключение и подшил его в дело.

– Вот что: в деле есть адрес прислуги. Она убиралась у Тищенко, готовила для него в течение десяти лет и хорошо знает распорядок его дня, а также многих знакомых Тищенко. Ее уже допрашивали, протокол в деле есть. Сходи еще раз, побеседуй, может быть – еще кого-нибудь вспомнит. Нам каждая фамилия, любая зацепка важна. Результат вечером мне на стол.

– Понял.

Андрей выписал себе на бумагу фамилии всех, кого назвала женщина.

Жила она недалеко от квартиры убитого, на улице Обуха – туда он и направился.

Дверь открыла пожилая женщина.

– Здравствуйте, я из милиции. Мне бы Фросю Аверину.

– Я Фрося.

– Можно с вами поговорить?

– Меня допрашивали уже.

– Я ненадолго, только уточнить некоторые детали.

Но расспрашивал ее Андрей долго, и две новые фамилии все-таки всплыли. Он был дотошен: как выглядели, в чем были одеты, о чем говорили – все записывал. Потом стал интересоваться пистолетом.

– Не видела его никогда в квартире, – твердо заявила Фрося. – Я ведь и убирала, и полы мыла, и стирала – знаю, где каждая вещь лежит. Жалко-то как, такой хороший человек был! – Фрося утерла уголком фартука глаза.

– А перстень как выглядел?

– Перстень, как перстень: золотой, массивный, камешек прозрачный; но блестел – особенно под солнцем. Я иногда любовалась им.

– У вас были свои ключи от квартиры?

– А как же? Николай Павлович мог уйти спозаранку, а убираться-то надо, обед готовить.

– А еще у кого-нибудь могли быть ключи?

– Не думаю. Родни у него не было, по крайней мере, он о ней никогда не говорил. Да я и не расспрашивала. И не приходил никто из родни, только знакомые и друзья.

В своем разговоре с Фросей Андрей заходил то с одной стороны, то с другой, задавал самые разнообразные вопросы. В протоколах все было передано коротко, официально и сухим языком, они не давали цельного представления об убитом. А ведь человек с кем-то общался, у него были какие-то интересы.

Уже перед уходом Андрей спросил:

– А в последнее время вы каких-нибудь разговоров с непонятными словами не слышали?

Фрося ответила сразу:

– Дня за три-четыре до… – она не договорила, но и так было понятно, что речь шла об убийстве, – к нему приходил один мужчина – благообразный такой, с бородкой, в шляпе, в серо-голубом габардиновом плаще. Мне в кухне почти все слышно было. Так вот, словечко непонятное прозвучало. Дай бог памяти – сейчас вспомню… А, диамант. И фамилию называл… Точно, Фторов.

Такой фамилии в протоколе не было.

– Фторов, вы ничего не перепутали?

– Нет, у меня сосед снизу Фторов, пьяница и забулдыга, никчемный человек.

– Спасибо, вы нам помогли.

Как было велено, Андрей возвратился на Петровку. Время уже было позднее, девятнадцать часов, но Арапов был на месте. Семьи у него нет, что ли?

Перед сыщиком лежал лист бумаги, где были выписаны фамилии и стояли стрелочки.