Безумные русские ученые. Беспощадная наука со смыслом - Евгений Жаринов

Открытия:

Ввел термин «аэроионотерапия» и опубликовал первую систематическую работу о лечебном воздействии аэроионов при заболеваниях дыхательных путей у человека и у животных.

В 1935 году обнаружил метахромазию бактерий (эффект Чижевского – Вельховера), позволяющую прогнозировать солнечные эмиссии, опасные для человека как на земле, так и в космосе.

Основоположник гелиобиологии – науки о влиянии солнца на различные процессы, происходящие на земле, в основном на биологические и социальные. Впервые ввел понятие «космическая погода».

Советский учёный, биофизик, один из основателей гелиобиологии, аэроионификации, электрогемодинамики, изобретатель (электроокраска), философ, поэт, художник. Почётный президент I международного конгресса по биофизике (1939), действительный член 18 академий мира, почетный профессор университетов Европы, Америки, Азии.

А.Л. Чижевский родился 26 января (7 февраля) 1897 года в семье военного-артиллериста Леонида Васильевича Чижевского (1861–1929), изобретателя командирского угломера для стрельбы с закрытых позиций и прибора для разрушения проволочных заграждений. Мать учёного Надежда Александровна Чижевская (урожденная Невиандт) (1875–1898) умерла, когда мальчику был 1 год и 1 месяц. Будущего учёного воспитывали тётя – родная сестра отца Ольга Васильевна Чижевская-Лесли (1863–1927) и бабушка – мать отца Елизавета Семёновна Чижевская (урожденная Облачинская) (1828–1908) – двоюродная племянница П.С. Нахимова. И вот, как А.Л. Чижевский вспоминает о своём детстве и о двух замечательных женщинах, любимой тёте и бабушке, которые окружили сироту своей любовью, а ещё Л.Н. Толстой сказал, что «без любви жить легче, но без неё нет смысла»: «Мой отец служил в артиллерии. Моя мать, Надежда Александровна, умерла, когда мне не было еще и года, и я ее, конечно, совершенно не помню.

Как бы сложилась моя дальнейшая судьба, мое воспитание, мой духовный рост, сказать трудно, если бы не одно событие, обусловившее весь дальнейший ход моей жизни. Событие это заключалось в переезде на постоянное жительство к нам Ольги Васильевны Чижевской-Лесли, моей тетушки и крестной матери. У тетушки произошел разрыв с мужем, и она решила уехать от него, сперва – за границу, затем переселиться к брату, моему отцу. Это было в 1899 году. Начиная с этого года, она жила до самой своей смерти с нами, воспитала меня, вложила в меня свою душу, все свое чудеснейшее сердце редчайшей доброты человека и умерла на моих руках. Она стала второй, настоящей, действительной матерью, и этим священным именем я и называл ее всю жизнь, называю и теперь, после ее смерти. Память ее для меня священна. Вместе с нами жила и мать моего отца, Елизавета Семеновна, с которой бок о бок я прожил одиннадцать лет, и которая была моим первым учителем и воспитателем.

Бабушка моя получила домашнее, но блестящее по тому времени образование. Ее отец и мать, несмотря на большую семью, были весьма гостеприимными хозяевами, имели открытый дом, принимали гостей и тратили деньги, не стесняясь и не думая о будущем. Бабушка хорошо владела французским, английским и немецким языками, читала по-итальянски и по-шведски, увлекалась смолоду акварельной живописью и вышиванием. Прекрасно знала историю, особенно историю средневековья. С детства она была приучена к труду. Я очень любил мою бабушку и хорошо помню некоторые рассказы из ее жизни, которую со справедливостью можно назвать трудовой.

Ввиду моего слабого здоровья, меня часто вывозили за границу – во Францию и Италию. Таким образом, будучи еще семилетним мальчиком я занимался живописью у художника Нодье, ученика знаменитого Дега. В декабре 1906 года мы переехали в город Белу Седлецкой губерний. Здесь была расквартирована 2-я Артиллерийская бригада, где служил мой отец. Он был принципиальный враг городов, любил чистый воздух, деревенскую жизнь и считал, что человек должен жить среди природы и проводить большую часть жизни на воздухе.

Хотя Бела была маленьким городком, но все же в ней имелось немало хороших каменных домов. И все же отец предпочел снять за городом небольшое поместье, расположенное среди полей и окруженное обширным фруктовым садом и огородом. Я с живым интересом следил за двигавшимися мимо нас панорамами новых мест, где мне предстояло жить. Отец давал объяснения.

– А вот это Белская гимназия, где тебе, может быть, придется учиться.

В это время мы проезжали мимо большого трехэтажного белого дома, расположенного на углу двух улиц. Через несколько минут миновали густой парк и, наконец, выехали на шоссе. Просторные сани с хорошей полостью, запряженные парой коней, быстро скользили по ровной дороге. Отец указал на темное пятно вдали и сказал, что это наше новое местожительство. Не прошло и пяти-семи минут, как лошади повернули влево, переехали мостик через шоссейную канаву и подъехали к дому. Выскочив! из саней, я быстро вбежал в дом и, поздоровавшись с денщиком отца, обошел все комнаты, рассматривая все по порядку. Дом уже был почти целиком меблирован, во всех шести комнатах горели лампы, кое-где были разостланы ковры и развешены картины.

На другой день был получен багаж, раскрыты все сундуки и чемоданы. Мы начали устраиваться. На моем письменном столе появились любимые вещи – роговая чернильница, подставка для ручек и карандашей, портреты бабушки и дедушки, томики Лермонтова и Пушкина, детские антологии стихов Гете, Гейне, Байрона, Гюго и стопки красных с золотым обрезом книжек «Bibliotheque rose». На самой верхней полке этажерки был помещен большой глобус. Пониже лежали учебники – Ветхий и Новый завет, четыре грамматики – русская, французская, немецкая и английская, хрестоматия на четырех языках, арифметика Евтушевского, русская история Остроградского, популярная астрономия Фламмариона, популярная физика и ряд других книг, среди которых «Хижина дяди Тома» Бичер-Стоу, «Робинзон Крузо», повести Диккенса, полное собрание сочинений Жюля Верна, Дюма-отца, Фенимора Купера и многие другие.

Как я любил мои книги, как берег их и заботился об их сохранности! С отцом я состязался в числе приобретаемых книг. Я «зарабатывал» деньги у бабушки и мамы за хорошо выученные уроки и стихи и приобретал книги, химические реактивы и всякого рода механические игрушки, чтобы переделывать их на свои «изобретения». Но в то время, как книги я любовно хранил, делая им обложки, все прочее горело в моих руках.

К десятилетнему возрасту я перечел всех классиков-фантастики на русском и французском языках и лирику великих поэтов, умело подобранную в детских антологиях. Многие из моих детских книг сохранялись у меня в Москве, несмотря на всевозможные перипетии жизни…».

Мы привели этот отрывок из воспоминаний самого А.Л. Чижевского для того, чтобы стало яснее, какую роль играли женщины в воспитании будущих великих людей России. Любовь – вот та сила, которая и помогала будущему гению поверить в себя, определиться в своём призвании. А что это, как не воплощение Счастья. Да. На долю этого человека выпадут невероятные страдания: сначала обласканный властью, затем он окажется в ГУЛАГе и проведёт в этом аду долгих 8 лет. Но, может быть, именно любовь и спасёт его? Может быть, благодаря этой любви двух замечательных женщин, одна из которых заменила ему мать, а другая, племянница П.С. Нахимова, научила его стойкости, научила не сдаваться ни при каких обстоятельствах и быть верным себе, своим убеждениям даже в аду. Сказал же когда-то Л.Н. Толстой, что «мир движется вперёд благодаря тем, кто страдает». Вот и двигал этот мир вперёд А.Л. Чижевский, вот и оставался до конца мечтателем и идеалистом там, где человека ломали, как ломают сухие ветки перед тем, как бросить в костёр. И вот как сам А.Л. Чижевский описывает своё рано понятое предназначение: «Когда я сейчас ретроспективно просматриваю всю свою жизнь, я вижу, что основные магистрали ее были заложены уже в раннем детстве и отчётливо проявили себя к девятому или десятому году жизни. Уже в детстве душа моя была страстной и восторженной, а тело – нервным и легко возбудимым. Все в мире привлекало мое внимание, решительно все вызывало во мне любопытство или любознательность. И на все я откликался, как эхо, всем своим существом – и душой, и телом. Я жадно поглощал все, что открывалось моему взору, что, становилось доступным слуху и осязанию. Не было и нет такой вещи, явления или события, которые не оставили бы во мне следа. Я не знаю, что такое «пройти мимо». Я не знал и не знаю, что такое безразличие, пренебрежение или нейтралитет. Этих понятий для меня не существует. Нет для меня и другого состояния: спокойствия. Моя стихия – великое беспокойство, вечное волнение, вечная тревога.