Безумные русские ученые. Беспощадная наука со смыслом - Евгений Жаринов

С каким душевным трепетом и наслаждением я любовался звездами через свой телескоп! Русские, английские и французские звездные атласы лежали поверх археологических учебников. Так было и в моем сердце. Причудливые узоры созвездий я долгое время предпочитал греческой палеографии или истории археологических открытий. Я метался из одной области в другую и наслаждался дивною способностью ума познавать. Я любил мои астрономические книги и звездные атласы. Помногу раз я подходил к ним, раскрывал, любовался ими со всех сторон, рассматривал и гладил их переплеты, беспричинно перелистывал их, снова ставил на полку в шкафы и, отойдя на шаг-другой, любовался снова.

Еженощные наблюдения в телескоп за звездами раскрывали мне все несказанное великолепие надземного мира. Несмотря на протесты мамы, я никогда не приносил телескоп ранее часу ночи. Я приходил возбужденный, с раскрасневшимися щеками и не всегда сразу засыпал. Как часто мне снились те же звезды с их живой игрой, малые и большие бриллианты золотого, рубинового, синего цвета чистейшей воды. Звезды являлись то в одиночку, то сразу по две, вращаясь вокруг общего центра тяжести, то целыми скоплениями, летящими прямо на меня. Но как не влекущи были мои сны, все же звездная действительность была еще прекраснее. И ни разу за всю свою жизнь, тысячи раз прикладывая свой глаз к телескопу, я не мог спокойно смотреть на небесные тела. Даже профессиональная привычка не освободила меня от благоговения перед красотою и величием неба.

Уже одно прикосновение к телескопу вызывало во мне странно-напряженное чувство, похожее на то, когда человек ждет свершения чего-то загадочного, непонятного, великого. Но при взгляде в окуляр я почти всегда испытывал и испытываю головокружение и ту спазму дыхания, о которой говорят «дух захватывает». Это чувство похоже на то, которое испытывает человек, вдруг представший перед пропастью: окружающая красота влечет его взор, глубина потрясает и приводит в действие инстинкт самосохранения. Очарование и ужас сливаются вместе, голова кружится, легкие спастически сокращаются… Как страстно влечет и одновременно пугает звездное небо человеческую душу. Как в бездну, со страхом и неодолимым притяжением заглядываем мы в раскрытое перед нами небо и видим, как живые, горящие сверкающие драгоценные каменья висят в бездне, задрапированной черным бархатом. Всех размеров, одна дальше, другая ближе, сверкая сотнями золотистых оттенков, колеблясь и дрожа, наполняют нашу Вселенную рои бесчисленных светил. Только планеты представляются ровными кружками со всеми многоразличными особенностями. Розоватый Марс со своими шапками полярных снегов, полосатый Юпитер, Сатурн с изумительным безупречным кольцом, наконец, наш спутник – Луна с фантастическими пейзажами!

Ах, Луна! Не одну ночь я посвятил ее изучению. Кто хоть раз видел в телескоп ночную спутницу, когда она кокетничает с нами, становясь в три четверти, тот уже никогда не забудет волнующего очарования ее мертвого, ее бездыханного ландшафта. Острые пики гор, равнины, как бы циркулем очерченные кратеры, длинные угольно-черные тени, без полутеней, моря без воды, а над всем зелено-желтый, пронзительно слепящий свет, тоже мертвый, холодный, безжизненный. Пустыня, усеянная хребтами и кручами, нечто земное и в то же время вполне отошедшее. Лучшая иллюстрация к понятию «мертвое», бесконечно более выразительная, чем любое мертвое тело на Земле. Холодом мрачной, предельно-мрачной безнадежности веет от вечно незыблемых, пустынных, диких, странно-однообразных форм лунной поверхности. Но холод этот не смущает наше воображение, а, наоборот, возбуждает его, разогревает фантазию, как морозный воздух девичьи щеки, заставляет думать, строить гипотезы. Луна перестает быть только астрономической величиной, она входит в нашу жизнь, мертвая врывается в живое. Ее близость к Земле говорит о взаимодействиях, о системе двух тел – Земли и Луны, связанных мощными узами ньютонианского тяготения, обменом излучений и бог весть еще какими силами, нам неизвестными. Под властью лунного ландшафта я зарываюсь в книги о Луне, книги астрономические, но очень скоро перехожу к книгам, где также изучается Луна в ее влияниях на земную природу, на органический мир, на человека. Я перечитываю все, что касается этого праздного, как сказали бы классически настроенные ученые, вопроса: от сочинений Гиппократа, Гелена и многих других – до Парацельса, Нострадамуса.

В писаниях врачей, философов, историков, поэтов за период в две с половиной тысячи лет я находил мысли о связи между фазами Луны и явлениями органического мира Земли.

Теперь я стал солнцепоклонником! Все книги о Солнце, которые нашел в библиотеке отца, в Калужской городской библиотеке, были мною добросовестно изучены. Все, что можно, я выписал из крупнейших магазинов Москвы и Петрограда. Мои запросы о солнечных книгах полетели в книгохранилища разных городов, я просил о выписках и справках. Как я жалел, что во время войны я не мог свободно общаться с заграницей! Но я не унывал и накапливал свои знания экспериментальным путем. Книги Юнга, Аббота, Аррениуса сделались моими настольными справочниками».

В 1913 году семья переехала в Калугу, где благосклонная судьба сводит шестнадцатилетнего юношу с Циолковским. Константин Эдуардович фактически стал крестным отцом Александра в науке, благословив его поиски влияния Солнца на Землю, людей, природу. И вот как вспоминал свою первую встречу с Циолковским сам А.Л. Чижевский: «Однажды в начале апреля 1914 года мы, ученики последнего класса Калужского реального училища, неожиданно узнали, что урок рисования отменяется и вместо него нам прочтет лекцию Константин Эдуардович Циолковский. О нем я уже слышал, что он большой оригинал, посвятивший свою жизнь вопросам воздухоплавания. Калужане к нему относились снисходительно, часто с улыбкой, а то и с открытой насмешкой. Но наш директор – естественник, доктор зоологии Федор Мефодьевич Шахмагонов, предупреждая нас о лекции Циолковского, сказал:

– Имейте в виду, господа, сегодня вы увидите человека выдающегося. Циолковский – ученый, изобретатель и философ. Внимательно слушайте его лекцию. Его идеям принадлежит большая будущность.

Слова Федора Мефодьевича заставили нас исполниться известной почтительности к лектору, о котором мы слышали, но которого не знали в лицо. Он вошел быстрыми шагами, неся с собой какие-то опальные предметы, сделанные из белого металла, и сверток чертежей. Большого роста, с открытым лбом, длинными волосами и черной седеющей бородой, он напоминал поэтов и мыслителей девятнадцатого века. В то время Константину Эдуардовичу шел 57-й год, но он казался старше из-за некоторой седины и сутуловатости. Серые глаза его говорили о бодрости духа и ясности ума. Одет он также был по старинке: длинные, гармошкой складывающиеся черные брюки, длинный темно-серый пиджак, белая мягкая сорочка с отложным воротником, повязанным черным шелковым шарфом.

Поздоровавшись, он не спеша сложил на стол все свои доспехи, вытер клетчатым носовым платком роговые очки, надел их и опустился на стул. Весь класс с интересом смотрел на него, но и он с любопытством обозревал своих юных слушателей. Наконец, оглядев нас достаточно подробно, он начал с заявления о теме своей лекции:

– Сегодня я расскажу вам, мои юные друзья, о возможности совершить путешествие в космическое пространство, то есть перелететь с Земли на Луну, Марс и другие планеты. Это будет не свободная фантазия, подобная рассказам Жюля Верна или Герберта Уэллса, а изложение научных данных, основанных на решении физических и математических проблем.