Дипломатия России. Опыт Первой мировой войны - Станислав Чернявский

Наконец, в связи с установившимся порядком призыва русских граждан в союзные армии, массовое передвижение их в Россию, как указала уже практика, способствует тому, что многие эмигранты намеренно уклоняются от призыва как в местах их жительства, так и в России190.

В связи с такими обстоятельствами и особенно озабочиваясь принятием мер против проникновения под видом политических эмигрантов лиц, вредных для наших военных интересов или прямых шпионов и агентов неприятеля, Главное управление Генерального штаба находится в непрерывных сношениях с министерством иностранных дел по надлежащему урегулированию вопроса о возвращении эмигрантов в Россию.

Находя посему, что единственным более или менее надежным средством для ограждения нашей границы от легального проникновения неприятельских агентов и для уменьшения силы и значения прочих указанных выше крайне нежелательных явлений должно быть признано неуклонное применение в полной мере всех паспортных формальностей, установленных правилами 25 октября 1916 г. представлялось бы крайне необходимым приостановить впредь до нового распоряжения действие упомянутого выше льготного порядка выдачи разрешений на въезд в Россию, допуская таковой въезд лишь на точном основании указанных правил 25 октября, и при том только для лиц, относительно коих нашими заграничными дипломатическими представителями могут быть представлены достаточно уважительные ходатайства»191.

В секретной справке Главного управления Генерального штаба России от 12 июля 1917 г. отмечалось, что со времени объявления амнистии эмигранты неполитические исполняли в местах своего выезда при посредстве русских консулов все требуемые формальности наряду с обыкновенными путешественниками, то есть заполняли опросные листы и затем ожидали ответа из Петрограда на поданное ходатайство.

«В совершенно иное положение, – подчеркивается в справке, – были поставлены политические эмигранты. Им для получения от консулов удостоверения, дающего право на въезд, достаточно было простого заявления нашим консулам о желании возвратиться, сопровождаемого поручительством местного эмигрантского комитета о том, что данное лицо действительно состоит в эмиграции по мотивам политического характера. После этого фамилии отъезжающих сообщались по телеграфу через Правовой департамент Министерства иностранных дел в Главное управление Генерального штаба, но сообщались в сущности лишь для сведения, потому что в распоряжении Главного управления Генерального штаба не было никаких средств, чтобы воспрепятствовать проезду нежелательных эмигрантов через границу. Эмигранты ехали обычно большими партиями и сплошь да рядом держали себя вызывающе по отношению к чинам пограничного надзора.

В случае каких-либо затруднений, чинимых им, они терроризировали пограничные власти угрозами принести жалобу в Петроградский или Гельсингфорский Совет рабочих и солдатских депутатов. Представители обоих Советов неизменно обнаруживали тенденцию становиться на сторону эмигрантов против военных властей, не входя в рассмотрение дела по существу. Совершенно несомненно, что среди эмигрантов могли находиться лица, подозрительные с точки зрения шпионажа. Так, в числе прочих беспрепятственно были допущены Лев Бронштейн (псевд. Троцкий) и Анжелика Балабанова, которые значились в черном списке, составленном Междусоюзническим иностранным бюро в Париже. Число лиц, лишь недавно нанятых германским правительством, еще не занесенных ни в какие списки и успевших проехать, пользуясь временным ослаблением надзора, разумеется, не может быть установлено.

Их вызывающее поведение есть лишь частный случай общего порядка, нетерпимого с точки зрения государственной обороны, но установившегося в силу того, что военные власти были объектами давления со стороны чуждых им и недостаточно компетентных органов»192.

Дипломатические представители России за рубежом (в частности, поверенный в делах в Лондоне К.Д. Набоков) также настаивали на временной приостановке отправки политэмигрантов на родину. В телеграмме от 11/24 июля 1917 г. он сообщал: «Вопрос о дальнейшей отправке на государственный счет политических эмигрантов с континента и из Лондона в Россию становится настолько серьезным, что я вынужден всецело присоединиться к мнению некоторых вполне заслуживающих доверия лиц из эмигрантской среды. Не подлежит сомнению, что из Европы под видом политических эмигрантов уже проникли в Россию анархисты и уголовники и иные антигосударственные элементы. Ни посольства, ни консульства не имеют фактически возможности проверять подлинную принадлежность людей к политической эмиграции и должны полагаться на отзывы эмигрантских комитетов. Ввиду того, что взгляды таковых изменились с возвращением в Россию огромного большинства эмигрантов, отзывы комитетов не имеют теперь того значения и не дают тех гарантий, как прежде. Мне представляется необходимым, чтобы правительство циркулярно оповестило посольства в Лондоне, Париже и Риме и бернскую миссию, что впредь до назначения особых комиссаров здесь и в Париже с широкими полномочиями и ответственностью отправка эмигрантов временно приостанавливается. Это даст возможность переправить в Россию большее количество военнопленных и военнообязанных»193.

В отличие от Набокова поверенный в делах в Швейцарии А.М. Ону, напротив, настаивал на скорейшем выезде из Швейцарии на родину тех эмигрантов, которые бы способствовали укреплению позиций Временного правительства и продолжению войны. В своей телеграмме в МИД 24 июля / 6 августа 1917 г. он настаивал на незамедлительном коллективном отъезде 120 эмигрантов-оборонцев». Аргументы дипломата сводились к следующему: «Около 500 эмигрантов, преимущественно интернационалистов и пацифистов, уехали отсюда через Германию. «Оборонцы», то есть националисты, до сих пор уезжали чрез Англию и Францию, при этом в весьма небольшом числе. По вполне понятным политическим соображениям оборонцы желают возможно скорее прибыть в Россию, дабы принять участие в политической борьбе против центробежных сил. Для характеристики отъезжающих отсюда оборонцев надо отметить, что ни одному из лиц, рекомендованных комитетом оборонцев, не было отказано в визе ни англичанами, ни французами – все решительно признаны достойными доверия»194.

Нередко между возвращавшимися на родину на одном пароходе эмигрантами и бывшими военнопленными возникали ссоры из-за разности политических взглядов.

Так, генеральный консул России в Бергене докладывал, что в проследовавшей в июле 1917 г. через Берген партии соотечественников, среди которых насчитывалось 300 политэмигрантов и 400 возвращающихся из плена солдат, происходили во время переезда из Англии на пароходе трения, обострившиеся до такой степени, что со стороны солдат слышались угрозы выбросить в море слишком ярых пацифистов. В Бергене, где партия оставалась три дня, солдаты были помещены отдельно от эмигрантов, и настроение было более покойное, хотя все-таки проявлялись некоторое недоверие и зависть к тому вниманию, с которым местные социалисты относились к нашим эмигрантам, и, в конце концов, солдаты, опасаясь какого-либо предпочтения эмигрантам, настояли на том, чтобы их отправили отдельно с первым поездом, заказанным для перевозки партии.

Все эти трения до эксцессов не доходили, но все-таки отправление наших соотечественников большими партиями, и в особенности эмигрантов вместе с солдатами, крайне нежелательны по причине всегда возможных осложнений, не говоря уже о крайних затруднениях в отношении пропитания, помещения и отправки. Вообще предпочтительнее было бы отправлять хотя бы только солдат из Франции или Англии в Россию прямо морем через Архангельский или Мурманский порт»195.