Смерть после полудня - Эрнест Хемингуэй

Есть только два правильных способа убивать быков шпагой и мулетой, и коль скоро они оба предполагают намеренное создание ситуации, когда человек стопроцентно получит рану, если бык откажется следовать за тканью, матадоры постоянно выискивают лазейки, чтобы схитрить в самый тонкий и опасный момент, доведя дело до того, что из сотни быков девяносто будут убиты в манере, которая лишь пародирует надлежащий метод. Одна из причин заключается в том, что отличный артист плаща и мулеты редко бывает убийцей по складу характера. Отличный убийца должен любить убивать; если он не считает, что убийство — это лучшее, на что он способен, если он не видит, что смерть обладает достоинством, если не чувствует, что смерть есть сама себе награда, он не сумеет пойти на самоотречение, которое требуется при настоящем убийстве. Воистину великий убийца должен обладать чувством чести и влечением к славе, которые ему намного дороже, чем рядовому тореро. Другими словами, он должен быть проще устроен. А еще он должен получать от этого наслаждение, не только лишь от радости, что глазомер, движения кистей рук, в особенности левой, у него выходят ловчее, чем у всех остальных, что само по себе есть простейшая форма гордости, которой он и будет обладать как человек с упрощенной психической организацией; нет, в миг убийства он должен извлекать еще и духовное наслаждение. Убийство без помарок и способом, который дает тебе эстетическую радость вместе с гордостью, всегда было одним из наиболее ярких удовольствий для определенной части человечества. Потому что другая его часть, которой не нравится убивать, всегда была красноречивей; именно из нее вышли почти все наши славные писатели, у которых почти не найти пассажей про истинное наслаждение убийством. Оставив в стороне чисто эстетическое удовольствие, как, например, перепелиную охоту, а также щекотание собственного тщеславия, в частности, при выслеживании трудного зверя, одним из наиболее ярких наслаждений — где всеми эмоциями ты обязан непропорционально большой важности того мига, когда длится собственно выстрел, — является чувство мятежа против смерти, возникающее вместе с ее причинением. Стоит только принять идею господства смерти, как заповедь «не убий» становится естественной, ей легко подчиниться. Но когда человек бунтует против смерти, он извлекает наслаждение из того факта, что присвоил себе один из богоподобных атрибутов, а именно, право причинять смерть… Это одно из наиболее сильных чувств, которые испытывают люди, любящие убивать. Подобные вещи осуществляются из гордыни, а гордыня, разумеется, есть христианский грех и языческая добродетель. Корриду создает гордыня, а великого матадора — наслаждение убийством.

Конечно, сами по себе эти необходимые духовные качества не могут сделать умелого убийцу из человека, который не одарен физически для совершения самого действия; верный глазомер, крепкое запястье, мужество и гибкая левая рука для управления мулетой. Всем этим он должен обладать в исключительной степени, не то честь и гордыня отправят его на больничную койку. На сегодняшний день в Испании нет ни одного по-настоящему великого убийцы. Есть успешные матадоры, умеющие — если улыбнется удача — убивать достаточно зрелищно, но без великого стиля, если только сами того не захотят, однако они редко на это идут, потому что привлекают своего зрителя вовсе не этим; есть матадоры, из которых в старое время вышли бы отличные убийцы, которые начали свою карьеру, убивая быков именно так, как нужно, однако из-за неудачного владения плащом и мулетой вскоре перестали интересовать публику, а посему контрактов у них мало, и, значит, они не только не могут совершенствоваться в искусстве владения шпагой, но даже держать себя в форме; также встречаются матадоры в начале своей карьеры, которые до сих пор убивают хорошо, но еще не прошли проверку временем. Однако нет таких, кто бы изо дня в день убивал хорошо, легко и горделиво. Ведущие матадоры придумали жульнический и упрощенный способ, который лишил корриду самого главного, кульминационного ощущения из всех возможных эмоций, если не считать чувство разочарования. Сейчас эмоции получают от плаща, изредка от бандерилий, почти наверняка от работы с мулетой, ну а лучшее, на что можно надеяться от шпаги, это быстро поставленная точка, которая не отравит впечатление от всего предыдущего. Думаю, мне пришлось побывать на полусотне убийств быков, совершенных с разной степенью незамысловатости, прежде чем я увидел по-настоящему хорошее убийство. Жаловаться не приходилось, мне и такая коррида была интересна, во всяком случае, в сравнении со всем, что я видел до того момента; но мне казалось, что все эти дела со шпагой были довольно заурядны. Тем не менее, ничего об этом не зная, я полагал, что речь действительно идет о самом банальном антиклимаксе и что все, кто восторженно писал или рассказывал о миге заклания, были самыми обычными врунами. Моя точка зрения была весьма проста; я понимал, что коррида подразумевает убийство быка; мне нравилось, что это происходит посредством шпаги, так как нынче подобные вещи большая редкость; но вот сам способ выглядел будто примитивный трюк и не вызывал у меня никаких чувств. «Вот такая она, коррида, — думал я. — Концовка подкачала, но, наверное, оно так и задумано, и вообще я не во всем еще разбираюсь. Как бы то ни было, это лучшее из всего, что у меня когда-либо было за два доллара». И все же, напоминал себе я, на самом первом бое быков, еще до того, как я научился видеть ясно, вообще замечать происходящее — в совершенно новом окружении, среди толпы, несколько сбитый с толку; перед глазами маячит продавец пива в своей белой форменной куртке; зрению мешают какие-то два стальные каната, протянутые между тобой и ареной ниже; плечи быка лоснятся от крови, от бандерилий исходит костяной стук, когда он бежит; крестец у него перемазан пылью, рога смотрятся как два гладких, крепких сучка, а толщиной в месте изгиба они будут поболее твоей руки, — так вот, я отчетливо помню, как среди всей этой неразберихи вдруг испытал прилив яркого чувства, когда человек резко сократил дистанцию, сжимая в руке обнаженную шпагу. Но вот разумом я не понимал, что происходит, а когда, при следующем быке, я особо старательно пригляделся, эмоция не пришла, и я увидел, что это просто трюк. Полсотни быков прикончили у меня на глазах, прежде чем вернулось то же чувство. Но к тому моменту я уже разбирался, как это происходит, и понял, что в тот, самый первый раз все было сделано как полагается.

На первом в жизни человека бою быков заклание, скорее всего, произойдет в типичной манере. Бык будет стоять на всех четырех мордой к человеку; тот будет находиться от него примерно в пяти ярдах, ступни вместе, мулета в левой руке, шпага в правой. Человек вскинет ткань левой рукой, проверяя, проследит ли бык за ней глазами; затем он опустит мулету, сблизит ее со шпагой, повернется к быку в профиль, махнет запястьем, чтобы ткань перехлестнулась поверх черенка, отведет руку со шпагой от мулеты и взглянет вдоль ее кромки на быка, так что его голова, рука и клинок окажутся на одной линии. Он полностью выпрямит спину, шагнет к быку и в следующий миг окажется рядом, а шпага либо очутится в воздухе, вращаясь в полете как мельничные крылья, либо будет торчать вверх рукоятью, обтянутой красной фланелью, то ли между лопатками, то ли из шеи, а толпа зайдется воплями одобрения или осуждения в зависимости от манеры исполнения и точки попадания.