Победа любой ценой. Психологическое оружие в теннисе: уроки мастера - Стив Джеймисон

Тем временем Макинрой каким-то образом ухитряется превратить споры по поводу очка в открытый скандал с судьей на линии, судьей на вышке и главным судьей. Десять с лишним минут мы не приступаем к розыгрышу следующего очка. Я не замечаю этого, но начинаю успокаиваться, а постепенно начинаю коченеть. После десяти минут я чувствую себя мясной тушей, повешенной на крюк в холодильнике: пот очень быстро остывает при такой температуре.

Макинрой продолжает скандал, и я теряю концентрацию, теряю сосредоточенность, энергию, так необходимую для дальнейшей игры. Гнев не составлял для меня проблемы. Я не позволил себе разгневаться (хотя, может быть, и стоило попробовать). Я превратился в зрителя, наблюдавшего за представлением одного из величайших теннисных актеров. Но Мак все-таки достал меня. Хоть он и не получил отмены решения, но добился того, чего хотел.

Фау распоряжается продолжать игру. Время уже четверть одиннадцатого вечера, и народ начинает расходиться, может быть, потому, что разносчики прекратили продажу пива. Я направляюсь к задней линии – замерзший, расстроенный, выбитый из колеи. Джон являет собой полную противоположность мне: он весь горит и готов к схватке. Никто не мог бы с ним сравниться в искусстве обращать беспорядок, смятение, неразбериху и хаос себе на пользу. Его игра посреди хаоса действительно становилась лучше.

Я хотел бы знать, сколько раз ему случалось сразу же после препирательств вернуться в игру и тут же подать навылет. Вы неоднократно могли видеть такую сцену по телевизору. И знаете, что произошло в нашем матче? Он опять это сделал. Он принимает самую узнаваемую в мире позу на подаче и посылает мяч мимо меня. Эйс! 30–40. Мне уже слишком холодно, чтобы расстраиваться. Затем активно выигранный удар на подаче с выходом к сетке. Или это опять был эйс? В глазах у меня потемнело. Мак полон сил, а я чувствую себя так, словно вот-вот подхвачу простуду. Я хочу, чтобы все это было самой плохой частью матча. Но оказывается, это не так.

Счет в матче становится 3–4 в третьем сете. Моя подача. Макинрой выигрывает пару очков, а я беру очко результативной подачей. И вот при счете 15–30 происходит нечто такое, что практически завершает матч. Я подаю. Ответственный момент в матче. «Определяющее» очко. «Определяющий» гейм. Он выигрывает его, и у него – два брейк-бола. Взяв любой из них, он будет подавать на матч. Наступает решающее мгновение. И я делаю то, что должен был сделать, – Н. Т. М. Я успокаиваюсь. Говорю сам себе: «Больше никаких глупых ошибок. Не спеши. Не торопись».

Я вдруг отдаю себе отчет, что матч может выскользнуть из моих рук. Собираюсь с мыслями. Замедляю движения. Подхожу к мальчику, подающему мячи, и прошу у него полотенце, хотя я и не слишком вспотел (вообще-то мне нужна скорее грелка для рук, а не полотенце). Вытираю рукоятку ракетки и руки. Отдаю полотенце мальчику. Иду назад к линии подачи. Постукиваю мячом и поглядываю на Макинроя. Неожиданно слышу, как мистер Фау включает громкоговоритель: «Предупреждение о задержке игры, мистер Гилберт». И это он говорит мне? Этого не может быть!

Макинрой только что остановил матч больше чем на десять минут, а я получаю предупреждение за задержку матча? Это невыносимо. Для меня все кончено. Я ору на Фау. Он выглядит так, будто собирается сделать мне еще одно предупреждение или даже присудить штраф. Мне некуда податься. Мне пришел конец. Макинрой берет мою подачу. Затем выигрывает свою. Гейм. Сет. Матч. Оскар. Макинрой.

Почему он обыграл меня в тот вечер? Все очень просто. Мне не хватило ума во время задержки игры. Я позволил себе просто смотреть и ничего не делать. Это было шоу Джона, и я не смог его остановить. Но я должен был бы сделать что-нибудь, чтобы не замерзнуть, – выполнить пару подач, надеть куртку, попросить разрешения пройти в раздевалку до того момента, как в Макинрой-шоу произойдет перерыв.

Я должен был делать что угодно, только не стоять при 45 градусах Фаренгейта и остывать. Чья вина? Главным образом, моя собственная. Вина в том, что я не придумал ничего поумнее во время остановки игры, в том, что не проигнорировал предупреждение о задержке (в конце концов, оно ничем не грозило); я позволил выбить себя из игры, как физически, так и психологически. И пришлось за это заплатить.

А вот замечательный финал всей этой истории. После всего Мак подходит ко мне в раздевалке с этакой извиняющейся ухмылкой на лице. Я подумал, что он собирается извиниться за свою тираду и остановку игры по поводу спорного решения. Но я ошибся. Он посмотрел на меня и сказал: «Брэд, тебе надо более осторожно подходить к задержке игры. В такую погоду я мог и простудиться». Чем-чем, а чувством юмора Джон не обижен.

Буря на теннисном корте

Дело в том, что Макинрой всегда подыскивал причину остановить игру, когда проигрывал. Вот самое лучшее тому доказательство. Вы когда-нибудь видели, чтобы он делал что-то подобное, когда выигрывал? Такое случалось тоже, но почти всегда это происходило, когда динамика матча начинала развиваться не в его пользу (например, в начале второго сета, когда соперник начинает набирать очки, проиграв первый).

Если что-то беспокоило Джона, он мог в течение пяти секунд нести какую-нибудь чушь, чтобы развеселить зрителей, и это доставляло ему удовольствие. Когда выигрывал, он не стал бы рисковать потерей ритма, вызывая беспорядок, но если проигрывал или если соперник начинал набирать обороты в матче, тут уж все было совсем по-другому. Именно тогда вы могли увидеть пьесу в четырех действиях.

Макинрой знал, что может совладать с беспорядком, который был ему на руку и наносил ущерб сопернику. И еще он знал, что это сойдет ему с рук. Судьи и организаторы турнира не ссорились с Макинроем, когда он был в зените славы. В тот холодный вечер на стадионе Калифорнийского университета Лос-Анджелеса матч был приостановлен почти на десять минут, потому что ему нужно было время, чтобы переломить ход событий. И в конце концов мне же еще и досталось предупреждение за задержку игры!

Делал ли он это намеренно? Конечно! Честная ли это игра? Ни в коем случае! Фау и многие другие прекрасно сознавали значение Макинроя и Коннорса, когда те находились на вершине теннисного Олимпа. Им сходило с рук то, о чем другие игроки не могли даже и подумать. Можете ли вы назвать любого другого профессионала, которому было бы позволено остановить матч на такое время, да еще при температуре чуть более 7 градусов? Я не могу (кроме Коннорса). Мак и Джимми не раз пользовались такими приемами с выгодой для себя.

И только в 1991 году, когда на Открытом чемпионате Австралии Макинроя отстранили от соревнований за его поведение, теннисный мир поддержал это решение. До этого среди организаторов турниров были одни трусы. Когда Макинрой был главным фаворитом и гвоздем программы в любом турнире, они боялись положить конец всем его глупостям. Когда его силы поиссякли и он уже перестал быть основным «аттракционом», они, наконец-то, собрались с духом и решили что-то сделать. Хотя и было несколько поздно. Сделай они это пораньше, было бы лучше для тенниса и для Джона.

Макинрой заплатил огромную цену за свое поведение: потерял много друзей и изрядную долю уважения среди спортсменов профессионального тура из-за такого поведения. Если бы он поскромнее вел себя на корте, вокруг него было бы меньше шумихи и его жизнь в теннисе и вокруг него была бы более насыщенной. Насколько? Джон Макинрой мог бы выиграть еще один или два турнира «Большого шлема». И кто знает, может быть, и сам «Большой шлем». Но забудем о деньгах, о множестве его титулов. Сейчас я говорю о влиянии этого гения на историю тенниса.