Жена султана - Джейн Джонсон
Шрифт:
Интервал:
— Насколько я знаю, великий визирь предпочитает мужчин женщинам.
— Тебя?
— Он… проявлял интерес. Случалось.
Уклончивость Исмаилу не по душе.
— Говори прямо!
— Ты среди друзей, — вступает Зидана, и голос у нее сладкий от предвкушения.
Если не сработает уловка с Белой Лебедью, она спокойно пойдет другим путем в достижении цели. Подмигнув мне, она говорит:
— Дух сенуфо, помнишь?
Я собираюсь с силами. Это не мой позор, напоминаю я себе. Призываю другое лицо, кпонунгу. Я — не я.
— Абдельазиз бен Хафид насиловал меня по пути из Гао в Фес, после того как купил меня на невольничьем рынке и велел оскопить. Он насиловал меня трижды, пока я полностью не оправился от урезания. С тех пор он пытался сделать это снова — неуспешно.
Глаза Исмаила сужаются, но удивленным он не кажется.
— Снова — когда ты был уже под моей защитой?
Я киваю. Во рту у меня пересохло, я едва могу говорить.
— В последний раз это было, когда мы достигли реки Мелвийя, и тебе пришлось… поучить невольников, которые неверно поставили шатры. Он одурманил меня и велел отнести в свой шатер. Каид бен Хаду может это подтвердить.
Приводят каида. Выслушав вопрос, он поднимает брови и смотрит сперва на хаджиба, который с яростью глядит в ответ, потом на меня. Сострадание у него в глазах или веселье? Как бы то ни было, он рассказывает императору, что его в самом деле позвал один из невольников самого визиря, и он пришел, когда я пытался избежать нежеланного внимания Абдельазиза. Он говорит обо всем пристойно, но точно прибавляя неприятную подробность: дитя, позвавшее его, тоже пало жертвой неестественной похоти хаджиба. Лицо Исмаила темнеет с каждым словом.
— Видишь! — торжествующе кричит Зидана. — Мужчины, женщины, дети — какая неразборчивость!
— Я не прикасался к Белой Лебеди, повелитель! Никогда! Это заговор врагов, они хотят от меня избавиться…
Исмаил берет у жены копье и бьет визиря так, что у него запрокидывается голова.
— Не смей говорить, пока я не велю!
Зидана, на которую это правило, похоже, не распространяется, смеется.
— Отчаянная ложь. Все знают: великий визирь одержим властью и положением. Пока тебя не было, он садился на твой трон, разъезжал по лагерю на твоем жеребце, заявляя, что он — твоя «правая рука». Он даже подарил золотое кольцо, которое полагается только твоим законным сыновьям, отродью Белой Лебеди.
Исмаил тычет в хаджиба копьем.
— Это правда?
— Да, но…
Султан улыбается и возвращает копье жене. Это милостивая, почти теплая улыбка.
— Прекрати ползать, поднимайся на ноги. Вот, возьми меня за руку…
Абдельазиз хватается за протянутую руку и неловко поднимается, встает на дрожащие ноги. Кажется, в нем внезапно рождается надежда, что их долгие, братские отношения восстановлены, несмотря ни на что; в конце концов, до сих пор всегда бывало именно так. Исмаил, однако, не отпускает его — он сжимает его запястье еще сильнее и подносит к глазам.
— Красивое у тебя кольцо, Абду, прекрасный камень. Можно посмотреть поближе?
Визирь пытается высвободиться из хватки Исмаила, но пальцы у султана железные. Он тянет кольцо, оно доходит до первого сустава и застревает. Следует недостойная потасовка, визирь то вопит от боли, то предлагает снять украшение самостоятельно, если милостивый повелитель ему позволит. Мгновение спустя раздается пронзительный вой, и хаджиб хватается за руку — между пальцами у него бьет струя крови. Исмаил вытирает кинжал о халат, снимает кольцо и бросает оскорбительный палец на пол. Одна из кошек с любопытством его обнюхивает, потом на пробу трогает лапкой. Палец отказывается играть, и кошка с презрением отворачивается, садится, вытягивает к небу ногу и начинает вылизывать нижние части тела.
— По-моему, я знаю этот камень, Абду. Он из тех, что подарил мне правитель Герата — ляпис с золотыми жилками из Памирских гор в Афганистане. Но прежде чем ты придумаешь объяснение, позволь сказать — я к этому готов.
Он склоняется к великому визирю.
— Неужто ты думаешь, что я не знаю о тебе все, что только можно знать, Абду? — Уменьшительное имя звучит особенно угрожающе. — Думаешь, я послал за тобой погоню лишь из-за обвинений старшей жены? Все эти годы мне было известно о твоих неестественных склонностях, но я решил не обращать на них внимания, поскольку пользы ты приносил столько, что она перевешивала твою жадность и властолюбие. Думаю, равновесие наконец нарушилось — и не в твою сторону. Я прекрасно знаю, что ты все эти годы запускал руки в казну — развлечения ради я позволял тебе это делать. Но, похоже, пока меня не было, ты дал своей алчности волю. Не пытайся отрицать: я приказал Меднику провести полную проверку по возвращении. Обнаружились, скажем так, существенные несовпадения…
Хаджиб уже почти мяучит, потрясение лишает его слов.
— Мы бы, возможно, закрыли глаза и на это воровство, если бы не тщеславие и властолюбие, заставившие тебя так непотребно превзойти себя самого в мое отсутствие. В Марокко лишь один император, и зовут его Абуль Назир Исмаил ас-Самин бен Шариф.
С каждым именем он сильнее тычет украшенным каменьями кинжалом в хаджиба.
— Я один могу объявить ребенка законным и даровать ему свою печать. Вопросы наследования в моем государстве — не твоего ума дело, червь! Императрица Зидана уже предоставила мне доказательства того, что по твоему приказу в Книге ложа твоим племянником был сделан подлог, так что наказание давно тебя ожидало.
Я изумленно смотрю на Исмаила, потом на Зидану. Она говорила мне, что не скажет Исмаилу, притворялась слабой — ложь, все ложь. Она ловит мой взгляд и томно улыбается, как сытая змея. Она вела долгую игру, шаг за шагом, осторожно, пользуясь моментом, капая ядом в уши мужа, сжимала кольца понемногу, пока не уверилась, что противник не сможет ее укусить.
Исмаил приказывает бен Хаду и командиру бухари взять пленника и привязать его ноги к задним ногам мула, которого потом велено прогнать в западную пустыню.
— Я не оскверню страну, позволив ему умереть лицом к Священному городу.
У хаджиба прорезается голос: он умоляет, но лицо у Исмаила словно из мрамора — холодное и твердое. Он идет посмотреть, как исполняют его приказы, его приближенные идут за ним — это урок любому, кто вздумает забыть свое место. Зидана просится пойти с нами, но ей велено остаться в гареме. Она спокойно покоряется, зная, что победила, но я впервые вижу, чтобы Исмаил ей отказал.
Толстяка отводят на западную окраину лагеря и за лодыжки привязывают к самому крупному и норовистому мулу в конюшнях. Визирь по-прежнему плачет и умоляет о прощении. Он ни разу не пытается молиться: иногда мне кажется, что, если бы он молился, Исмаил бы смягчился; но мысли его обращены к судьбе тела, а не души. Мул поводит глазами, ему не нравится, как с ним обращаются. Потом бухари кнутами и криками гонят его прочь. Я смотрю, как голова моего врага колотится о кусты и камни, как сдирается с него плоть, пока он не становится похож на старый кусок мяса, который рвут охотничьи собаки. Я отворачиваюсь; меня тошнит.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!