Беспечные ездоки, бешеные быки - Питер Бискинд

Богданович решил не отставать и, высунув голову из окна, процитировал первую пришедшую на память строчку из собственного комментария: «Последний киносеанс» — революционизирует историю кинематографа». После чего добавил: «Восемь номинаций. Всё равно мой фильм лучше твоего!». Тут в открытый верх крыши протиснулся и здоровенный бородач Фрэнсис и проревел: «Крёстный отец» — 150 миллионов долларов!». Платт, которая была за рулём, подумала про себя: «Эта троица — те ещё чудаки, но, понятное дело, шутят. Это же — Голливуд».

* * *

В марте 1968 года у компании «Парамаунт» появилась счастливая возможность стать обладательницей прав на 150 страниц рукописи Марио Пьюзо под названием «Мафия». Главное было опередить «Юнивёрсал». Пьюзо, склонный к полноте, страстный игрок и ценитель хороших сигар, явно чувствуя себя не в своей тарелке, в смущении ожидал Роберта Эванса, руководителя производства компании. По воспоминанию Эванса, Пьюзо сказал тогда: «Я задолжал 11 штук, если не верну, мне сломают руку». Эванс продолжает: «Я даже читать не стал, просто сказал: «Вот вам 12,5 тысяч, только напишите эту вещицу». (Пьюзо уверяет, что встречи не было.)

Вестей от «Парамаунт» Пьюзо больше не услышал. Эванс, по словам своего человека №2, Питера Барта, «бандитов боготворил, но преклонялся перед гангстерами-евреями, такими, как Багси Сигал, но — не итальянцами». Что ещё хуже, против был отдел дистрибуции. Дело в том, что в 1968 году провалился фильм «Братство» с Керком Дугласом в главной роли. «Большого желания снимать «Крёстного отца» не было, — рассказывает Альберт С. Рудди, который станет продюсером фильма. — Компания за год тогда и так потеряла миллионов 65 — 70, что по нынешним деньгам примерно 250 миллионов долларов». Тем временем «Крёстный отец» стал бестселлером, чему на студии обрадовались, но по-прежнему не желали выходить из бюджета в 2 — 3 миллиона долларов. «Думаю, они рассчитывали, что книга вылетит из списка бестселлеров, но этого не произошло», — добавляет Рудди. И только когда «Юнивёрсал» предложила «Парамаунт» за права на книгу миллион, Эванс и иже с ним смекнули, что дело, наверное, стоящее и зашевелились. Пьюзо попросили осовременить сценарий, ввести хиппи и другие приметы современной жизни.

Режиссёры, один за другим, в том числе и Богданович, отказывались от работы над картиной. Тут Эванс с Бартом, специалисты по подобным постановкам, с удивлением обнаружили, что все сценаристы и режиссёры гангстерских лент были евреями. Эванс сделал заключение, что, если они, по его выражению, «хотят понюхать спагетти», то им нужен чистокровный итальянец. Барт предложил кандидатуру Копполы, о котором писал ещё в середине 60-х, когда работал в «Нью-Йорк таймс». «Это из тебя эзотерическое дерьмо прёт, — оборвал его Эванс. — Он снял три картины: «Ты теперь большой мальчик» — художественный выпендрёж; «Радугу Файниана» — угробил лучший мюзикл Бродвея; и «Людей дождя», которых не поливал грязью разве что ленивый». Тем не менее, итальянское происхождение Копполы в глазах Эванса было большим плюсом и, несмотря на все сомнения, он дал Барту отмашку.

По иронии судьбы, подвигнуть Копполу на съёмки «Крёстного отца» оказалось не легче, чем убедить Эванса отдать проект этому режиссёру. Коппола мыслил себя кииохудожником, а «Крёстный отец» обещал стать в его карьере ещё одной «Радугой Файниана», то есть бестселлером на основе чужого, а что еще хуже, чуждого ему материала. Вспоминает Коппола: «В тот период я был весь погружен в идеи «новой волны», работы Феллини и, как и все ребята моего возраста, мечтал ставить кино именно в этом ключе. А главное, материал был как раз о том, чего я изо всех сил старался избегать в реальной жизни». Однако Барт напомнил Копполе о его долгах — 300 тысяч так и висели над ним домокловым мечом: «Фрэнсис, ты ведёшь себя как ребёнок. Так всю жизнь не проживёшь. Ведь это коммерческое кино и с твоей стороны было бы верхом безответственности отказываться от нашего предложения». Коппола разозлился ещё больше. Эванс был в недоумении: «Он не может получить в этом городе заказ даже на мультфильм, а отказывается от «Крёстного отца!».

Расчёт Барта оказался верным — долг «Уорнер бразерс» оказался серьёзным аргументом. Были и другие долги, в том числе Роджеру Кормену. Коппола находился в монтажной, где Лукас переделывал «ТНХ», когда ему позвонили со студии «Парамаунт». В ожидании на линии Эванса он спросил друга:

— Соглашаться?

— Другого выхода не вижу, — ответил Лукас. — Мы по уши в долгах, «Уорнер бразерс» требуют возврата денег, тебе нужна работа. Думаю, надо соглашаться. Выживание здесь главная вещь».

Вспоминает Лукас: «Вопрос ведь был не просто соглашаться ставить этот фильм или нет. Была настоящая дилемма — согласиться или не согласиться с тем, что идея «Калейдоскопа», затея с альтернативной киностудией, всем тем, чем мы занимались на протяжении двух лет, провалилась. Потому что в тот момент компания «Калейдоскоп» уже на ладан дышала».

Теперь перед Эвансом и Бартом стояла задача сделать так, чтобы Коппола понравился их боссу — Чарльзу Бладорну, руководителю холдинга «Галф + Уэстерн», и президенту компании Стенли Джаффу, сыну Лео Джаффа, президента «Коламбии». Эванс позвонил Бладорну в Нью-Йорк:

— Уделите ему полчасика.

— Какое отношение он имеет к этой картине? — кричал в трубку Чарли с сильным австрийским акцентом.

— Последней его работой была «Радуга Файниана».

— И ты смеешь посылать ко мне эту грязную «радугу» не менее грязного «Файниана»! Чушь собачья, а не фильм!

Фрэнсис отправился в Нью-Йорк и встретился с Бладорном. Через пару дней босс позвонил Барту:

— Чудный мальчик. Изложил всё очень интересно. А снимать-то он умеет?

— Поверьте мне, Чарли, умеет».

* * *

В отличие от Стива Росса со студии «Уорнер бразерс», Чарли Бладорн стал сам внимательно отслеживать дела компании «Галф + Уэстерн», которую приобрёл осенью 1966 года. Адольфа Зукора на посту председателя правления «Парамаунт» он сменил в возрасте 39-ти лет (Мел Брукс переиначил название материнской компании на — «Поглотить и Изничтожить»). Бладорн, лысеющий, желчный человек, как и Вассерман, очки носил на самом кончике носа. У него были огромные зубы, по величине и форме очень напоминавшие фишки для игры в «крестословицу». Все сотрудники были уверены, что шеф — еврей. Однако если это и соответствовало действительности, скрывать сей факт ему удавалось. Адвокат мафии, Сидни Коршак, как-то рассказал Эвансу, что в Чикаго его сестра ходила в синагогу вместе с Бладорном. По крайней мере, еврейские праздники глава «Галф + Уэстерн» никогда не чтил.

Бладорн, блестящий финансист, играл на товарной бирже, как на скрипке. После очередного совещания, треснув кулаком по столу, он любил, нещадно коверкая межзубные звуки, сказать: «Пока мы здесь сидели, я на сахаре сделал больше, чем «Парамаунт» за год». Когда хотел, он был душкой и умел исключительно заразительно смеяться, но по большей части орал, издавая характерные гортанные звуки родного языка, чем приводил подчинённых в ужас. За глаза они называли Бладорна «Мой фюрер» и с удовольствием обезьянничали, пародируя его сходство с Гитлером. Один из руководителей компании вспоминает, что, когда босс выходил из себя, а это случалось довольно часто, «в уголках рта у него появлялись белые пенные образования, напоминавшие сталактиты и сталагмиты. В такие минуты я задавал себе вопрос: «А не кушает ли он своих рабби?»