Цеховик. Книга 1. Отрицание - Дмитрий Ромов

дверь с надписью "Служебный вход". Проходим через неё и поднимаемся на второй этаж. Большак идёт уверенно, знает дорогу. Без стука открывает дверь кабинета и заходит. Я за ним. Обстановка чрезвычайно аскетичная.

За столом сидит крупный лысый мужчина и что-то пишет. Увидев нас, он начинает улыбаться и поднимается. Выходит из-за стола и идёт навстречу.

– Здорово, Павел Степанович, – говорит Большак.

– Здорово ребята, – бодро и весело отвечает он и с силой жмёт нам руки. – Присаживайтесь, гости дорогие.

– Спасибо, но мы на минутку. Вот, хочу вам представить Егора.

Это наш друг, обычно в таких случаях говорят в фильмах про мафию.

– Здорово, Егор, – открыто улыбается Павел Степанович Суров.

Любопытно. Не похож он на ворюгу, скользкого типа с бегающими глазками. Сильный и открытый взгляд, уверенность, прям хороший мужик, кажется.

– Будет вам привозить оплату. Вот держите, мы и сегодня не с пустыми руками.

Большак протягивает меньший из двух свёртков. Суров спокойно берёт и кладёт на стол.

– Считать не буду, – говорит он. – Какие счёты между своими.

– Ну, как знаете, – пожимает плечами Юрий Платонович. – В следующий раз, наверное на будущей неделе Егор приедет.

– Отлично, – соглашается тот. – Будем ждать. Я смотрю, вы уже покупки сделали.

– Ну а как же, мясо-то у вас отменное.

Поговорив пару минут, мы прощаемся с хозяином кабинета и уходим. Идём прямиком к машине и сразу уезжаем.

– Колхозы не очень живут, – говорит Платоныч, – скудно. Денег катастрофически не хватает. Эти ещё более-менее, потому что у них материально-техническая база хорошая, но всё равно деньжат нет. Вот мы и подкидываем иногда, а сами забираем излишки мяса.

– Излишки? – удивляюсь я. – Никогда не слышал про излишки в стране советов.

– У них собственный забой. Закупочные цены очень низкие. Что-то закупает потребкооперация, там подороже, что-то продают на колхозном рынке. Немного, но продают. А кое-что удаётся припрятать. Но, такое, не первый сорт, на переработку. Детей кормить всем надо, вот и выкручиваются. Но я это к тому, чтобы ты знал, мы людям пользу приносим, выручаем их. Система громоздка и несовершенна, и тут мы появляемся. Сечёшь?

– Все в белом, да?

Большак подвозит меня к самому дому, но во двор не заезжает. Я выхожу из машины и несу свою нежданно полученную добычу. Во дворе, неподалёку от своего подъезда, вижу пацанов и взрослого мужика.

Ну мало ли, может у них интересы схожие. Киваю сверстникам и иду дальше.

– Вот этот? – доносится до меня скрипучий низкий голос. – Э, слышь, малой! Э!

Я не оборачиваюсь и иду дальше.

– Аллё! Глухой что ли?

Этот человек явно обращается ко мне. Он тяжело шагает, пытаясь меня обогнать. Какой-то странный звук накладывается на звук его тяжёлого дыхания. Я останавливаюсь и, повернувшись, смотрю на него. Он хромой. И у него, судя по всему, протез. Он делает широкие шаги и глубоко припадает на одну ногу.

Догнав меня, он останавливается, переводит дух, и, глядя со злобой и ненавистью, спрашивает:

– Ты Брагин?

– Кто интересуется? – отвечаю я вопросом на вопрос.

19. Проект продвигается

– Значит, ты, – утвердительно кивает он, игнорируя мой вопрос.

Ему лет пятьдесят, у него крупные черты лица, мясистый нос, ввалившиеся глаза и седая щетина на подбородке. Выглядит он нездоровым и немного напоминает состарившегося Бельмондо. На нём солдатская шапка с опущенными ушами и поношенное пальто с облезлым каракулевым воротником.

Он внимательно рассматривает меня и снова кивает:

– Глист в обмотках. Одним пальцем зашибить можно.

– Ну, попробуй, неназванный супергерой, – отвечаю я и чуть прищуриваюсь.

Он начинает глухо кашлять, вздрагивая всем телом, держа обветренные губы сжатыми. Лицо его вытягивается и глаза наливаются гневом. Прекратив кашлять он сплёвывает в снег.

– Правду про тебя сказали, – кивает он, – дерзкий ты бажбан.

Я ничего не отвечаю, выжидающе глядя и стараясь понять, чего он хочет. Что-то в его взгляде кажется мне знакомым. Я читаю в нём холодную животную решимость умереть, такую же, как видел в глазах Джаги.

– Всё? – спрашиваю я. – Или ещё будут высказывания?

– Ты, – хрипит он и упирает мне палец в грудь, – чушкарь, жена армянская в натуре, за слова свои ответ держать будешь.

– Я за себя всегда отвечаю, – говорю я, прямо глядя ему в глаза. – Ты кто такой, урка, что такие слова некрасивые кидаешь? Сам-то ответишь за свой понос словесный? Тебя кто послал вообще? Чего тебе надобно, старче? И подожми ты щупальце своё, пока ещё одной конечности не лишился.

Я говорю негромко и спокойно, но в груди всё клокочет. Вот же сука блатная! Да я таких как ты, как вшей поганых давил.

Он тяжело дышит и ничего не отвечает, прожигая меня взглядом.

– Язык что ли свой поганый проглотил? – добавляю я и резко отбиваю его руку. – Ещё раз увижу, поедешь туда, откуда выполз, осознал, академик?

Мне кажется, что он прямо сейчас на меня бросится, и он, наверное очень хочет это сделать, но в последний миг меняет решение. Быстро посмотрев по сторонам, он отступает.

– Увидишь! – скрипит одноногий. – Я тебя увидел, и ты меня увидишь. Теперь ты мой, фраерок.

Он поворачивается и медленно хромает прочь.

Какого хрена? Что за цирк? Это ещё один наезд Кахи? По идее, больше некому. Но в чём смысл? Зачем это вообще? Хотел бы грохнуть или отметелить, не стал бы так тупо себя презентовать. Если что задумал, зачем светиться? Если это типа вендетта какая-то, почему не назвался? И за что мне можно мстить? За Джагу и за Каху. Можно ещё за Ширяя. В теории. Но только всё это выглядит очень странно.

Ну что же, в конце концов, одной странностью больше, одной меньше… Какая разница? Вот такая философия возвращения…

Когда я захожу домой, и заношу на кухню свой трофей, родители сидят за столом. Кажется, моё появление прерывает важный разговор. Ну, ничего не поделать, подумайте пока, завтра продолжите, или, пока с собакой буду гулять.

А ещё ведь надо уроки делать. Блин, как-то эта часть жизни не очень мне нравится, но школу-то закончить необходимо. Сбросить уже это ярмо с шеи. Я быстро ем, вывожу Раджа и берусь за