Штурм Грозного. Анатомия истории терцев Уцененный товар (№1) - Владимир Коломиец

– Людей надо убеждать, чтобы оставались на своих местах. Я обещаю им защиту, – сказал Воронцов. – Ну а тех, кто будет продолжать разбойничать, будем приводить к порядку.

Сколько бы еще продолжалась эта беседа, неизвестно, но в этот миг раздался пушечный выстрел. Это крепостная пушка известила о прибытии очередной оказии.

В течение десятилетнего периода времени по указанию Воронцова строятся сильные укрепления, совершенствуются крепости, через дремучие леса прорубаются широкие просеки, по горным крутизнам прокладываются военные дороги и, главное, предгорье прочно занимается рядами казачьих станиц.

Сунженская кордонная линия существовала много лет. Но система ее укреплений уже не отвечала предъявляемым к ней требованиям. Воронцов предложил продолжить ее по бассейну реки Сунжи до впадения ее в реку Терек, чтобы соединить крепости Владикавказ и Грозную и даже продолжить до Дагестана.

Общий порядок устройства и заселения этой Линии был разработан комендантом Владикавказа полковником Нестеровым. В своей записке «Об устройстве станиц на Сунженской линии» Нестеров также предлагает решить вопрос о наделении землями назрановцев (ингушей) и осетин, а также жителей и гарнизона Владикавказа и даже указывает ориентиры и расчеты выделяемых площадей.

Актом передачи земли Нестеров предлагал объявить назрановцам, осетинам и казакам, что они получают в вечное пользование обширные и богатые земли в данной местности в ознаменование Монаршего к ним благоволения, тогда как чеченцы и кабардинцы, обитавшие по Сунже и Тереку, как оставившие свои жилища и бежавшие в горы, навсегда лишались своих земель, которые и объявляются собственностью казны и будут распределены по воле и усмотрению правительства.

В своей записке Нестеров отметил, что начальник строительства и размещения станиц должен быть в перспективе и начальником Сунженской укрепленной линии.

– Для необходимости единства в действиях и во избежание мелких затруднений при исполнении, – писал он, – поручить возведение станиц между Назраном и Казак-Кичу (Казачий брод) тому лицу, которое будет командовать войсками во Владикавказском округе.

Местоположение станиц Нестеров определил на землях по Сунже между аулом Малою Яндыркой и укреплением Казак-Кичу и влево до большой дороги, проходящей между обоими Кабардинскими хребтами, а вправо до Галашевских гор.

– Эти земли, – писал он, – для хлебопашества наилучшего качества, такого только вообразить можно, а близость строевого леса дает возможность к скорейшему возведению строений.

Заселение станиц предполагалось осуществить за счет «старолинейцев» – гребенских, моздокских, волжских, ставропольских, кубанских, а также донских казаков.

Командующим новой Линией и командиром полка был назначен Николай Павлович Слепцов.

2

В один из теплых майских дней тысяча восемьсот сорок пятого года гребенские и моздокские казаки с семьями двигались на Сунжу. Они, вечные переселенцы, уже пустили корни на Тереке и надеялись, что теперь их никто не вырвет с родных мест и не разбросает.

Но жизнь распорядилась по-иному.

– Опять на чужую сторону отправили, – говорили меж собой казаки.

– Так порешила Россия, – вздыхали другие.

День был безветренный, разогретый солнцем воздух неподвижно стоял над землей.

Передвигалась по степи станица, только вместо белых хаток медленно двигались нагруженные брички. Набричкахбыл и навалены кровати, столы, лавки, кадушки, бороны, мешки с зерном. Шум, скрип колес, окрики охраны – все это разносилось за версту вперед.

– В Персии был, в Турции побывал, а теперь вот на Сунжу определили, – делился пожилой казак с молодым.

– Где наша не пропадала? – шутливо ответил молодой.

– И то правда, – сказал пожилой.

Впереди послышался какой-то шум. Казаки прислушались, но тут же с волнением принялись поминать геройские дела отцов и дедов.

Потом казаки замолкли. Только, может, душа казацкая блукала в отголосках воспоминаний о житье-бытье на Тереке. Как еще с отцами выезжали они по всякой надобности вечером в степь и вглядывались испуганно в чащу, то и дело останавливали коней и вслушивались. Вспоминались наблюдательные вышки, где маячила высокая жердь со смоляной бочкой и соломой. Те вышки-маяки, с которых часто кричали: «Абреки!»

– Не пора ли коней подкормить, да и самим перекусить, – спросил казак помоложе.

– Да еще, наверное, рано, – ответил ему товарищ, – привал будет общий. А ты гляди, чтоб в канаву не заехал.

В десятом часу утра въехали в станицу Екатериноградскую. Остановились у Триумфальной арки. Казаки задрали головы, осматривали грандиозные ворота, построенные в честь императрицы, поснимали папахи.

Собрались станичники.

– Куда, братцы, направляетесь? – спрашивали они казаков-переселенцев.

– На новую Сунженскую линию, – отвечали те.

– И вас туда? – озабоченно говорили станичники. – С России переселенцы каждый день идут. Сколько же туда надо народу?

– Нас общество командировало, – отвечал за всех пожилой хорунжий. – По жребию.

– Так-то оно так… – хмуро отвечали станичники и отходили от приезжих.

Караван, переправившись через Малку, двинулся по-над Тереком дальше. Под станицей Пришибской, заслоненной в сумерках знаменитым Медвежьим лесом, казаки помянули крестным знамением некогда славное укрепление – Пришиб, назвали друг другу фамилии почивших товарищей, соседей, станичников, которые тут несли службу

– Непроходимые дебри, пустыни и мрачные леса были здесь на Тереке, когда пришли сюда казаки. Рыскал жадный зверь и дикий хищник. Двадцать лет, и на необжитых местах появились станицы. Благоговение царя небесного всегда почивало на нас и предках наших, – рассказывал гребенской казак Гладков. – Вознесем к Господу наши молитвы, наши прошения. Пусть Господь поможет и нам устроиться на новом месте!

А в это время его спутник Степан Курдюков вспоминал, как его провожали родные. Степану было нестерпимо грустно. Жалкий, догорающий в жизни старик с подрагивающими веками и землистым, провалившимся ртом, сидел напротив него, и был этот старый казак его отцом. Больно царапнула по сердцу мысль: «Увижу ли его?» Как будто разгадав Степанову мысль, старик горько вздохнул, словно взвешивал, сказать или не сказать ему ответ. Но как конь норовисто встряхивает головой, прежде чем взять препятствие, так и старик вдруг овладел собой и в волнении перешел на станичный говор.

– Ишо вот о чем хочу предупредить. Гуторить много можно красивого про будущее. Но ты помни, что оно само в руки не плывет, как в ледоход крига, и с неба запросто не падает, потому как сумки дырявой у Иисуса Христа нету для того, чтобы в каждую хату счастье с неба сбрасывать. И мы, казаки, не шаркуны какие-нибудь. Наши предки все как есть не речами сладкими, а саблями да пиками добывали, даже жен с туретчины самых красивых в седлах из походов прихватывали. Я это к чему гуторю. Вот уедешь, и тоска лихая точить мое сердце ветхое станет. Да и тебе споначалу не сладко будет разлуку с родителями переносить. В той разлуке я и крылья свои ощипанные сложу, видно, как никак от прожитых лет все тяжелее и тяжелее становится. Но не думай об этом, сынок мой любимый, последняя моя кровь на земле.