Музеи смерти. Парижские и московские кладбища - Ольга Матич

Его этническая идентичность стала одной из причин для обновления заброшенной могилы Газданова (ил. 3): его российские поклонники осетинского происхождения финансировали установку нового надгробия на Сент-Женевьев-де-Буа в 2001 году, через тридцать лет после смерти писателя; среди них дирижер и художественный руководитель Мариинского театра Валерий Гергиев и предприниматель Таймураз Боллоев, директор пивного завода «Балтика». Автор памятника – московский скульптор Владимир Соскиев, тоже осетин. Можно сказать, что эффигия на могиле Газданова (помимо у Борисова-Мусатова на берегу Оки) – явление скорее уникальное и в самой России, и в эмиграции. (Вспомним эффигии на могильных плитах или постаментах в парижских некрополях XIX века.)

Ил. 3. Гайто Газданов. Эффигия (Владимир Соскиев)

Надгробие Газданова изображает страждущего мужчину, лежащего на могильной плите: голова откинута, одна рука драматически прижата ко лбу. Как и эффигии французских революционеров Г. Кавеньяка на Монмартре (см. с. 89) и более известного Л.‐О. Бланки на Пер-Лашез (см. с. 52), Газданов обнажен, нижняя часть тела покрыта буркой (в некоторых похоронных традициях на Северном Кавказе покойника заворачивают именно в бурку). Вот как описывает памятник А. А. Романов: «Владимир Соскиев отлил „хрупкую фигуру, аккуратно уложенную на два больших крыла“»[433].

Одним из подтекстов эффигий было изображение снятия с креста – Христа обыкновенно изображали с откинутой головой, например в знаменитом «Положении во гроб» (1603–1604) Караваджо[434], великого живописца эпохи барокко. Геометрия кладбища, как я пишу, совмещает горизонтальность с вертикальностью, конституируя как физическую горизонтальность смерти в этой жизни, так и символическую вертикальность в будущем: в христианской традиции лежащий в могиле ожидает воскресения, которое не вписано, однако, в геометрию эффигии.

После открытия памятника Боллоев устроил «поминки» по Газданову в Париже; присутствовали Битов, гулявший по Сент-Женевьев-де-Буа перед церемонией на могиле, Гергиев и художественный критик Юрий Нечипоренко, исследователь творчества Газданова[435], – приехавшие специально ради этого события. Битов назвал Газданова «замечательным» писателем, «затененным Набоковым»[436]. Из старой эмиграции на поминках присутствовали Дмитрий Шаховской и Никита Струве[437]; известные французские слависты Рене Герра и Мишель Окутюрье; пришли и члены Национального объединения осетин в Париже. Если смерть и похороны Газданова в 1971 году прошли незамеченными, то в 2001‐м он получил заслуженное внимание: уникальный памятник, открытый в присутствии старых и новых поклонников.

Другое необычное надгробие на Сент-Женевьев-де-Буа находится на могиле великого артиста балета и хореографа Рудольфа Нуреева (с. 1993), который завещал себя похоронить именно на этом кладбище (ил. 4). Памятник создан по эскизу его друга, художника Парижской оперы Эцио Фриджерио; торжественное открытие состоялось в 1996 году. Это саркофаг, покрытый разноцветным мозаичным ковром с бронзовой бахромой. Известно, что Нуреев коллекционировал восточные ковры. Изготовленное в Равенне и Париже роскошное надгробие – с расстояния (а для некоторых и вблизи) ковер кажется настоящим – профинансировали богатые друзья Нуреева[438], как и покупку большого участка на кладбище. Это единственный памятник в своем роде; рядом, как полагается, стоит скамейка. Некоторые посетители, однако, считают его слишком ярким, особенно по сравнению с окружающими могилами (в основном с белыми каменными крестами).

Ил. 4. Рудольф Нуреев. Саркофаг, покрытый восточным ковром (Эцио Фриджерио)

Ил. 5. Русский дом престарелых (открытка). Сент-Женевьев-де-Буа

* * *

Многие эмигранты первой волны, особенно старики, жили в постоянной нужде. По воле счастливого случая англичанка Дороти Паджет, дочь английского миллионера, приобрела в тридцати километрах от Парижа большое загородное поместье для Русского дома престарелых, открытого в 1927 году (ил. 5). Основателем Дома стала бывшая фрейлина княгиня Вера Кирилловна Мещерская, заведовавшая им до середины 1940‐х. Ранее она содержала в Париже пансион для девушек из состоятельных семей – одной из них как раз была мисс Паджет, отблагодарившая таким образом свою наставницу. В том же 1927 году стараниями Веры Кирилловны на старом сельском погосте возникло русское кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, где она и похоронена[439].

Церковь Успения Пресвятой Богородицы в псковском стиле, землю для которой пришлось докупать отдельно, была построена только в 1939‐м местным мастером Жюлем Пейру (Jules Peyroux) по проекту Альберта Бенуа[440]; кроме того, архитектор и его жена, художница Маргарита Бенуа, расписали церковь. Иконостас и другие иконы писали также члены парижского общества «Икона»: кн. Е. С. Львова, Г. В. Морозов, П. А. Федоров[441] и др. Эмигранты собрали почти 150 тысяч франков на строительство храма.