Подчинённая. Дилогия - Патрисия Грей

Кредитор? Мой хозяин? Кто?

Мне двадцать три. Я — безработная беременная молодая женщина, с высшим образованием. У которой брат в армии, сестра — учащаяся колледжа и больная мама, которой нужна срочная операция. Это просто правда. Она такова, какова есть.

И принятие условий Руслана — мой единственный путь для того, чтобы стать хотя бы просто тем человеком, которого я смогу уважать. Нет у меня варианта — послать его лесом и делать так, как мне сейчас хочется. Да и, если честно, хочется сейчас мне только того, чтобы всё у нас было по-прежнему.

Жаль, что так теперь нельзя.

В три часа дня я стою у выхода из бизнес-центра. Я спала всего два часа и меня клонит в сон. Но я на нервах и понимаю, что даже, если бы лежала сейчас в постели, всё равно бы не уснула.

Руслан выходит из дверей и сразу замечает меня. Сегодня он в костюме, но без галстука. Серая ткань и покрой говорят о том, что человек, который носит эту одужду — респектабелен и хорошо зарабатывает. Я же прежде всего вижу перед собой мужчину, чьего ребёнка я сейчас ношу и чьего ребёнка я возможно уже к концу этого дня носить не буду.

Мне страшно. Мне так страшно, что и не передать.

— Здравствуй, — говорит он, подойдя ко мне.

— Здравствуй, — я опускаю глаза.

— Поехали.

Мы садимся в машину, всю дорогу молчим, и спустя минут пятнадцать-двадцать выходим у красивого многоэтажного здания современной больницы. Молча идём в регистратуру, Руслан называет ничего мне не говорящие имена, и ему говорят, что нас ждут. Поднимаемся на второй этаж. У меня поджилки трясутся. Мне так плохо морально и я так сильно боюсь, что не сразу понимаю его слова:

— Стой.

Когда до меня доходит, я останавливаюсь.

— Погоди, — говорит Руслан.

Я вижу, что он в смятении. Но причину не понимаю. Смотрю на него. Он прячет взгляд.

— Ты уверена, что хочешь этого ребёнка? — спрашивает он.

Расширенными глазами смотрю на него. Не понимаю его вопрос. Слёзы катятся по щекам. Почему я так часто плачу в последнее время?

— Да, нет? — спрашивает он, глядя мне в глаза.

Хочу ответить, но не могу. Не могу произнести ни слова. Давлюсь слезами, которые ещё даже не родились.

— Ну? — он на нервах, я это вижу.

— Да… — хрипло выдавливаю из себя я.

— Что "да"?

— Я хочу этого ребёнка. Моего ребёнка.

— Нашего.

— Нашего.

— Наташа, быть мамой — это не игра, — он сверлит меня взглядом. Будто старается посмотреть в самые глубины души. — Ты понимаешь это?

— Понимаю…

— А риски ты понимаешь?

Ищу в себе ответ. Покусывая губу, пытаюсь понять — понимаю я их или нет.

— Наташ… Я вопрос задал.

— Я не знаю…

— Ясно, — говорит он, и сжимает зубы. Губы превращаются в тонкую полоску. Затем трогает меня за плечо: — Пойдём.

— Хорошо, — отвечаю я.

Хотя мне отнюдь не хорошо.

Женщина-гинеколог осматривает меня самым доброжелательным образом. Мне делают УЗИ, я сдаю анализы, а затем, по прошествии минут двадцати нас обоих вызывают в кабинет.

— Скажите, пожалуйста, — говорит врач. — Решение о предстоящем аборте является обоюдным решением?

Я не успеваю ответить. И мне приятно, что Руслан честен и берёт ответвенность на себя. Хотя слово "приятно" сейчас совершенно неуместно.

— Нет. Это моя инициатива.

— Поняла, — говорит врач. — Должна вас предупредить. В данном случае абортация может нести нежелательные последствия.

— Что вы имеете в виду? — хмурясь, спрашивает Руслан.

— Только то, что в результате данной операции может возникнуть риск дальнейшего бесплодия пациентки. Не стопроцентно, но с большой вероятностью.

В ужасе пытаюсь осмыслить её слова.

— Если она не родит сейчас, есть большая вероятность, что этот аборт повлияет на её дальнейшие репродуктивные функции.

— Почему?

— Воспалительный процесс в органах малого таза. Невылеченный хламидиоз.

— А разве это не показание к аборту? — ещё больше хмурясь, спрашивает Руслан.

Врач качает головой:

— Ни в коем случае. Вылечить можем. На сроке от двадцати недель. А аборт чреват целым рядом негативных последствий.

— Скажите, пожалуйста, — в ужасе вклиниваюсь я. — А эта… Эта болезнь может повлиять на…

— Может, — говорит доктор. — Есть большой риск выкидыша. Также даже при успешном лечении может произойти преждевременное излитие околоплодных вод и есть риск рождения ребёнка недоношенным.

— А уродом ребёнок не родится? — подавшись вперёд, напряжённо спрашивает Руслан.

— Нет. Если будет своевременно проведено необходимое лечение. Просто гарантировать спокойную беременность вам не сможет никто. Риск выкидыша очень высокий. Возможно, нужно будет полежать на сохранении. И наблюдение за беременностью должно быть очень внимательным. В случае же аборта, — она поворачивается на стуле ко мне, — если вы всё же решите его сделать, велик риск того, что вы не сможете в дальнейшем стать мамой.

В ужасе смотрю на неё, затем на Руслана.

Он встаёт.

— Мы не будем делать аборт, — хрипло произносит он. — Назначьте, пожалуйста, эффективный курс лечения. Сделайте всё, чтобы минимизировать риски.

— Это ваше общее решение? — спрашивает у меня врач.

С трудом разлепляю губы. Ощущение, что вот-вот упаду в обморок.

— Да… — тихо говорю я.

— Вы не волнуйтесь, пожалуйста, — дружелюбно и успокаивающе говорит мне она. — Хламидийные инфекции хорошо лечатся и у беременных. Просто нельзя тут всё пускать на самотёк. Мы сейчас сделаем ещё ряд анализов и я назначу вам курс препаратов.

Сдержанно благодарю. Говорить трудно.

— Не бойтесь, — говорит она, что-то черкая на каком-то бланке. — Всё будет хорошо.

Оранжевый фонарь освещает часть двора, видимую сквозь лобовое стекло. В салоне темно, светится только приборная панель. Руслан сидит за рулём, откинувшись в кресле, смотрит перед собой и молчит.

Я уже устала плакать. И вообще очень устала.

— Ладно, — вздохнув, глухо произносит Руслан. — Исходим из того, что есть.

На несколько секунд снова умолкает, а потом чуть поворачивается ко мне и говорит:

— Сестра в состоянии сама о себе заботиться?