Отрави меня вечностью - Олеся Айдарова

Акведук Аруниума. Через 50 лет, в ночь на летнее солнцестояние.

«Да он — романтик,» — Герти осклабилась и отшвырнула бумажку.

Она была сыта, но чувствовала злость. И злость эта требовала выхода.

Вампирша внимательно осмотрелась. Нашла северное направление и помчалась к Кёрберу, но уже своим любимым способом — по верхушкам деревьев, чтобы в этом лесу не осталось больше ни одного её следа.

До Кёрбера она добралась за две ночи. Будь она человеком, даже на лошади, этот путь занял бы не меньше недели.

«Ещё одно преимущество вампиров перед людьми».

Люди встречались. Особенно в окрестностях деревень и городков. Рядом с Кёрбером их тоже было много. Герти жадно облизывалась, но никого не трогала. Теперь ей следовало подавлять свои желания. И тщательно взвешивать возможные последствия, прежде чем поддаваться собственным инстинктам.

Она заснула на рассвете в неглубокой прогалине, зарывшись в толстый уже слежавшийся сугроб. Зима вообще благоволила вампирам.

На закате она проснулась. Влезла на дерево, с которого хорошо просматривалась крепостная стена и верхние этажи башен.

Она не сразу заметила что-то маленькое и круглое, насаженное на пику прямо над воротами. А присмотревшись, долго не могла оторвать глаз от обугленного высохшего человеческого черепа.

Ей не терпелось узнать, чья голова висит на пике. Герти догадывалась. Но всякую догадку следовало проверить.

Он долго ждала, когда люди доделают свои вечерние дела и улягутся на ночь. И не сводила глаз с большого окна. Одиль закрыла ставни, но тонкие щёлочки пропускали яркий свет.

Наконец танские часы на центральной башне пробили полночь. На воротах и флангах сменился караул.

Герти ждала, пока охранники заснут. Или хотя бы потеряют первоначальную бдительность.

«Пора».

Она спрыгнула с дерева и крадущимся шагом приблизилась к стене. Когти вылезли сразу, даже не пришлось сосредотачиваться.

«Иногда гнев — лучший помощник».

К ночи мороз усилился, и отовсюду слышалось потрескивание деревьев, так что никто не обратил внимание на тихий хруст, исходящий от стены. Герти взобралась на самый верх, неслышно пересекла верхнюю пешеходную площадку, которая тянулась вдоль всей стены, и скользнула вниз.

В будке заворчала собака, но почуяв близость более крупного хищника, заскулила и вжалась во внутренности своего домика.

«Не бойся, не трону… только помолчи,» — Герти потянулась к сознанию животного, но так и не поняла, получилось у неё или нет? Она впитала от Ларса много новых знаний, когда тот окунул её в часть своей памяти, но мало что пробовала на практике.

Двор пустовал. Поднявшийся ветер погасил часть факелов и мотал редкие подвешенные светильники из стороны в сторону. Герти нашла на стене наиболее тёмное место и полезла наверх. Она помнила, что крыша одной из задних башен прохудилась. Если за год её не починили, ей удастся проникнуть внутрь замка, минуя людей.

Всё получилось.

Правда, двери в ту башню заперли от холода, но когда деревяшка могла остановить вампира?

Ворвавшись в тёплое нутро дома Одили, Герти помчалась по коридорам, оставаясь незамеченной сонной охраной. Те если и чувствовали сквозняк, совсем не удивлялись — как бы жарко не топили хозяйские комнаты, в коридорах замка всё время дуло.

А вот охрану перед комнатой мачехи пришлось вырубить двумя коротким ударами о стену. Стражники — не Мартин и не Ганс — осели на пол, бряцая доспехами и оружием.

Герти открыла комнату, и в нос ударил запах пота, выпечки и молока.

Одиль лежала в кровати, не потушив светильника. Она не могла заснуть и даже не пыталась.

Герти прыгнула на мягкую кровать, придавила дородную мачеху своим жилистым телом и сомкнула руки на коротком горле.

— Я убью тебя. Даже не сомневайся, — прошипела вампирша.

Одиль тупо смотрела на непонятно откуда взявшуюся клыкастую падчерицу, бледную, как сама смерть, и молчала — крик застрял в её глотке.

— Стражу звать бесполезно. Как ты понимаешь, я не стала щадить твоих прислужников.

Одиль что-то мыкнула и скосила глаза с тёмными мешками вправо. Потом, будто опомнилась и перевела взгляд на Герти.

— Пощади-и. Дочь… — еле слышно прохрипела она.

Герти хихикнула.

— Какая я тебе дочь? Ты хотела меня убить.

— Я не могла на тебя смотреть… Он унизил меня на глазах всего замка, — Одиль сложно было говорить, но она всё равно выплёвывала слова.

— Что же ты не убила его?

— Любила, — мачеха глубоко всхлипнула и заскребла рукой под одеялом.

— Чья голова висит над воротами?

— Пред-дателя.

— Имя…

Одиль скреблись и молчала.

— Не зли меня, — Герти ощерила клыки и проткнула ногтем кожу на шее рядом с артерией.

Мачеха дёрнулась от резкой боли.

— Мар-тина… — она зажмурилась.

— Ясно, — Герти склонилась над шеей, чтобы наконец-то выпить до капли ненавистную женщину.

Но та резко высунула руку из-под одеяла и воткнула в плечо падчерицы что-то острое и горячее.

Дикая боль прорезала руку по всей длине, молнией пронзила тело и добралась до ног и головы. Перед глазами Герти потемнело. Она завалилась на бок, пытаясь вытащить из плеча горячую штуковину. Но только обожгла пальцы.

— Вовремя… как вовремя в наши краях появились охотники, — мачеха торопливо вылезала из-под одеяла и, судя по всему, направилась к шкафу, чтобы одеться.

Герти быстро соображала. В её голову одновременно пришли две мысли:

«Она не сомневается, что эта штука убьёт меня».

А вторая касалась того, как избавиться от раскалённого острия.

Герти быстро скомкала в руке одеяло, обхватила наконечник и выдернула его из плеча что было силы. Из раны хлынула медовая бурая кровь, унося с собой часть боли.

Всё ещё плохо видя, Герти прыгнула на мачеху, стоящую к ней спиной, и вгрызлась в тёплую шею.

Одиль охнула, а Герти пила и пила её, и с каждым глотком ей становилось лучше. Через некоторое время сердце мачехи перестало биться, Герти насытилась и оторвалась от шеи. Мёртвая женщина завалилась на пол.

А в маленькой кроватке, которую Герти только заметила, что-то завозилось, покряхтело и заплакало.

Герти в одно мгновение оказалась рядом с колыбелькой. Ребёнок Одили и Беренгара выглядел недовольным жизнью. Он морщил личико и, сбив пелёнку, бессмысленно махал голыми ручками и ножками.

Герти сама не понимая зачем, взяла младенца на руки.