Арифметика войны - Олег Ермаков

И еще несколько дней дядя Каджир оставался в Кабуле и водил племянника по улицам. Хотя неизвестно, кто кого водил. Дядя Каджир плохо ориентировался в толчее и переплетениях улиц; Джанад лучше запоминал различные приметы: два сцепившихся дерева, двухэтажный, почти весь из стекла магазин, одного и того же горбоносого полицейского на перекрестке, торговца старыми книгами под выгоревшим, когда-то разноцветным большим зонтом; дядя Каджир бодрился, напускал на себя независимый вид и напевал, но видно было, что ему не по себе и тоже хочется побыстрее улизнуть; он собирался купить племяннику что-нибудь, какую-нибудь вещицу в подарок, и Джанад упросил его подойти к торговцу под зонтом, разложившему множество книг на каменном парапете.

Книги были потрепанные, с растрескавшимися, облупленными обложками: учебники, стихи, сказки, англо-афганский словарь; еще календари, красочные журналы, открытки. Джанад стоял, не смея ни к чему прикоснуться. Безбородый сутулый торговец с распухшим носом и ниточкой усов, в колахе[20]и европейском пиджаке сделал приглашающий жест и сказал: бери, что хочешь? И тут на глаза Джанаду попалась обложка с утопленной в синеве птицей. Рисунок птицы был похож на какую-то печать. Он осторожно протянул руку. Бери, бери, смотри, очень интересно, одобрил торговец. Это не сказки, а наиподлиннейшие истории. О чем, уважаемый? осведомился дядя Каджир. А это ясно из названия, сказал торговец. Дядя задумчиво потер латунный перстень, будто оттуда, как из лампы Аладдина, мог выскочить джинн-грамотей, но тщетно, тщательно отполированная перед поездкой сюда поверхность явила ему лишь собственные инициалы, а ведь дядя не собирался что-либо подписывать, и он оторвался от перстня и искоса взглянул на племянника. И Джанад с наслаждением и легкостью отодвинул этот камень перед входом в пещеру сокровищ – «Чудеса Индии», прочел он вязь букв, открыв книгу. А, откликнулся дядя и кивнул, словно он уже не раз читал это или даже сам бывал в Индии. Торговец с силой втянул воздух, выражая свое восхищение и Индией, и выбором гостей Кабула. Джанад прочел, что эти истории принадлежат перу славного персидского капитана Базурга ибн Шахрийара, бороздившего южные моря и тихоокеанские воды в третьем веке хиджры[21]. Джанад с воодушевлением взглянул на продавца – и ему померещилось, что это и есть капитан, отошедший от дел и удалившийся в сухопутнейшую страну на свете – торговать книгами в древнем городе среди гор под небом того же цвета, что и превосходная обложка с печатью птицы. Торговец улыбнулся. Джанад посмотрел на дядю. Дядя протянул руку. Взяв книгу, начал ее листать. Торговец зорко следил за ним. И что же это за птичка, уважаемый? спросил дядя. Птица, поправил его торговец, – морская. Индийская? уточнил дядя. Может быть, и китайская, авторитетно заявил торговец. Мм, откликнулся дядя. И… сколько же она стоит? Птица? спросил торговец. Дядя кивнул с широкой улыбкой. Торговец улыбнулся еще шире. Э-э, совсем ничего. Как? насторожился дядя. Это не цена для такой книги, сказал торговец, пустяк, а не деньги. Сколько же? Торговец указал на книгу и спросил: вот эта книга? Ну да, ответил дядя. Для твоего сына? Это сынок моего брата, сказал дядя, он приехал в Кабул учиться. У Абдул Вахида ему уже нечему научиться, не мальчик, а Сулейман, не удержался от восхвалений дядя. Абдул Вахид? переспросил с тонкой улыбкой торговец. Да, наш учитель, подтвердил дядя. Спору нет, он почтенный человек, но старый верблюд однажды начинает спотыкаться и тормозит весь караван. И тогда впереди ставят молодого. Торговец цокнул, показывая, что оценил восхитительный слог гостя, и предложил уважаемым покупателям обратить внимание и на другие книги, например «Калила и Димна» или «Повесть о семи везирах». Или вот «Восходы лун на стоянках веселья», хорошая книга. Э, нет, уважаемый, энергично покрутив головой, возразил дядя Каджир, сынок моего брата приехал сюда учиться, а не веселиться, не нужны нам твои луны, пусть его жизнь здесь будет проста и ясна, как день! Торговец цокнул. Хорошо, берите «Чудеса Индии», эта книга научит плыть в море дней. И я бы осмелился еще посоветовать незаменимую книгу «Диковинное во всех родах изящного». Дядя нахмурился. Это… о чем? Торговец развел руками, как бы пытаясь обнять видимый мир, и ответил: обо всем, клянусь родней! Нет, сказал дядя, лучше знать все о чем-то одном. Торговец усмехнулся. Так сколько, уважаемый, ты хочешь за «Индию»? Я? Торговец прижал руки к груди. Джанад с удивлением взглянул на него. Да, а кто же? Я, ответил торговец, дарил бы книги, будь моя воля! Нет, зачем, возразил дядя, назовите цену. Наступила пауза… Пять афгани, наконец вяло изрек торговец, смахивая пылинку с рукава пиджака. Дядя изумленно поднял брови. Пять афгани?! Это же… это же цена целого килограмма лепешек! Торговец взглянул на него и с достоинством кивнул. А как вы думаете, уважаемый, сколько капитан Базург ибн Шахрийар, да благословит его Аллах и да приветствует, съел лепешек, пока свершал свой благородный труд? Дядя пожал плечами. Он съел их десять тысяч штук, клянусь, не меньше! И еще десять тысяч, пока странствовал по морям! Он трудился, не покладая рук, не зная отдыха, чтобы через тысячу лет вы, уважаемый, усомнились в деле его жизни – стоит ли, мол, оно двух-трех лепешек.

Дядя Каджир не ожидал такой горы цифр – такой горы лепешек! Он смущенно посмотрел на книгу, потрогал цепочку часов, свешивающуюся из жилетного кармана. На прогулках по Кабулу он делал это постоянно, проверяя, на месте ли подарок Кокуджана, ведь кабульцы известные плуты: говорят, украли осла из-под человека, заменив его мешком соломы, а тот и не заметил. Оставлять часы дома или хотя бы спрятать цепочку – у дяди не было сил. Цепочка роскошно играла на солнце, а когда он извлекал плоские овальные часы и щелкал массивной крышкой, казалось, что в его руках вспыхивал слиток серебра. Наверное, это прикосновение к цепочке напомнило ему присказку о кабульцах, и дядя упрямо покачал головой. Но, уважаемый, сказал он, прищуривая выпуклые, близко посаженные глаза, ведь это же не та самая книга? Ха-ха-ха, засмеялся торговец, показывая прокуренные редкие зубы. Довод дяди был весом, и торговец оттягивал время, собираясь с мыслями; он доставал сигарету, вертел ее в желтоватых от табака пальцах, усмехался, растягивая ниточку усов… Прикуривать не стал, из уважения к покупателям, лишь поднес сигарету к толстому носу, понюхал и убрал в пачку. Да, согласился он. Но знаете ли вы, сколько стоила бы та же самая книга? Зайдите в любую антикварную лавку в Новом городе, полюбопытствуйте, сколько стоит старый нож кочевника – и сколько такой же, но выкованный час назад в мастерской за углом. Хотя – только понимающий человек может отличить один от другого. И понимающий человек скажет, что подлинному старому, как луна на убыли, ножу кочевника цены нет, и он лежит в музее в Дар уль-Амане. Не бывали там? Своди своего племянника.

Дядя Каджир вздохнул. Уф, уважаемый, вы чем торгуете, ножами или книгами? Или лунами на убыли? Торговец рассмеялся. Есть книги, которые режут как нож! воскликнул он. А нож мы можем купить и в другом месте, сказал дядя. Торговец повел рукой, показывая, что совсем не задерживает их, и, достав сигарету, щелкнул зажигалкой.

Джанад, недоумевая, поспешал за дядей. То т шагал, прихрамывая, и озабоченно смотрел на часы. Как будто они куда-то торопились! Джанад от огорчения и удивления не мог выговорить и слова. Дядя взглянул на него и отвернулся. Купим книгу в другом месте, сказал он. Джанад молчал.