Война или мир - Влад Савин

Командир свалил еще один бомбардировщик, так же красиво. В лобовой атаке, на бешеной скорости, очередью по кабине. Как называли этот прием, «шар в лузу», огнем по кабине валить ведущего эскадрильи — и неуправляемый самолет в первые секунды начинает болтаться в стороны, заставляя строй рассыпаться, во избежание столкновений, чем тут же пользуются истребители. Этот «ланкастер» шел один — но мастерства Тимохина это не умаляло, так попасть! Без дыма и огня, просто свалился на крыло, как «юнкерс», входящий в пикирование, да так и пронесся до самой земли — наверное, пилоты все были убиты, ну а прочих членов экипажа лишь пожалеть, если бы у нас была дозволена жалость к врагам!

Если бы кто-то спросил Саню, понял ли он, что только что убил два, или три десятка человек — какой на «ланкастере» экипаж? — Плужников бы искренне удивился вопросу. Война объявлена — и значит, святой долг уничтожить врагов, кто посмели нарушить наши границы! И вообще, всем известно, что советский народ самый миролюбивый. А значит, если мы воюем, то лишь с теми, кто напал на нас или наших друзей — то есть наше дело правое, всегда и везде! Ну а всякие гуманные сопли могли вызвать лишь смех после самой страшной войны — Блокады и концлагерей, Сталинграда, Днепра и Одера — интересно, придумал бы Лев Толстой свою теорию о непротивлении злу, живи он сейчас? На лекции рассказывали, что в Индии какие-то пытались «ненасильственно» бороться, так самураи просто головы рубили всем — ну а мы этих япошек за месяц разгромили, в расплату за Цусиму, Порт-Артур и Сергея Лазо!

Наоборот, было приятно, что он, лейтенант Плужников, в первом же бою сбил трех врагов — столько же, сколько Тимохин, воевавший с сорок второго. И потому, совершенно не верилось в наказание за нарушенный приказ — ведь победителя не судят? А вот награду наверняка дадут! И крылышки, пусть пока третий класс — а то даже девушки здесь разбираются в эмблемах и значках! Вот только выходные наверное, не скоро — а когда закончится война?

Норвежцев добивали — подошли еще «миги» 39го полка, с неуставшими пилотами и полным боекомплектом. «Ланкастеры», которых осталась едва треть, разворачивались назад, сбрасывая бомбы. А Второй Гвардейский выходил из боя — неужели это все, мы победили?! Теперь домой!

Четвертая эскадрилья садилась последней. Процедура была привычной — сбросить газ, закрылки, шасси — и «миг» вдруг резко стал крениться вправо! Саня похолодел — но четко действовал «как учили»: прибавил газ, убрал закрылки и шасси. «Миг» снова стал послушен — в чем дело?

— Ну-ка еще раз, только высоту набери! — приказал Тимохин, переместившись назад — давай! «Ястреб-восемь», у тебя правые закрылки не выходят! Можешь катапультироваться.

Саня не послушал. И оттого, что самолет был сейчас полностью покорен, и потому, что про процесс катапультирования молодым пилотам рассказывали страшные истории. А также оттого, что местность тут была ну очень непривлекательная, на взгляд парашютиста: горы, поросшие лесом, и ветер с моря. И переломать себе все при приземлении — шанс был даже выше, чем при грубой посадке. Хватило бы полосы — но как говорил инструктор, посадка с перелетом лучше, чем с недолетом, в конце можно убрать шасси и отделаться поломкой, а вот если врежешься в землю до начала, это песец!

«Земля» разрешила посадку. При повторном заходе на посадку шасси не вышли совсем. Сане стало страшно, но руки четко делали «как учили», кран аварийного выпуска, на этот раз сработало. Скорость была непривычно высока, и едва «миг» коснулся бетона, как тут же подпрыгнул, сильно «скозлив». И еще раз, а на третьем не выдержала носовая стойка шасси, затем подломилась и правая, истребитель едва не встал на нос, но все же не скапотировал, удержался. Саня уже ничего сделать не мог, удар был сильный и болезненный, но все-таки сознания не лишил. Было лишь страшно — вдруг сейчас полыхнет бак, сколько в нем еще осталось керосина, и заживо сгорю, как те во втором «ланкастере»? Но повезло еще раз!

Подлетела пожарная машина, солдаты полили «миг» пеной, во избежание возгорания. Вскрыли фонарь, извлекли Саню, положили на носилки. И в темпе прицепляли тросы, чтобы оттащить самолет с полосы. А после Саня отрубился — руки-ноги у него оказались целы, а вот два ребра сломаны.

Вечером в госпитале его навестили Тимохин, и майор Комлев, комэск.

— Ты что же творишь, собака? — добродушно сказал капитан — вот ей-богу, морду бы тебе начистил, был бы ты здоров! Нахрен ты под пулеметы полез? И меня, зараза, за собой потащил! Сам пронесся как метеор, так что они даже целиться не успевали, это ты верно рассчитал. А вот на мне — отыгрались. В твоей машине одна всего дырка, хоть и прямо в гидросистему, как давление дал, так и вылетела жидкость наружу, оттого второй раз шасси и не выходили — ладно, быстро сообразил аварийным выпустить, уже на последних метрах. А мне шесть дырок понаделали — повезло, что лишь в обшивке, ничего важного. У тебя мозги есть, придурок — или как врага увидел, то все заклинило, вперед, а то и вообще тараню! Так не в японской авиации служишь, нам камикадзе не нужны!

— Так вы же могли в стороне — возразил Саня — я бы один…

— А кто бы твоих подранков добивал? — удивился Тимохин — я тебе пленку покажу, кадр есть, как ты в чистое небо стреляешь: в атаку входя, гашетку зажал, и трассы перед собой, есть враг в прицеле, нет его — без разницы! Второго ты хорошо зажег — а вот двух прочих, мне пришлось добавить. Насмерть стоять, себя не жалея, это похвалы заслуживает — только в данном конкретном случае этого не требовалось совсем! В итоге имеем — минус один истребитель, за кучу хлама! Который нам именно затем и кинули на растерзание — чтоб измотать, когда на нас завтра американские «крепости» пойдут, в сопровождении «тандерджетов». Война лишь начинается, и этот бой не последний!

Саня уже знал — и в госпиталь доносились слухи, и радио было в палате, и пилота из штурмового полка в соседнюю привезли — что наши перешли границу и наступают на Му. Американцев и англичан пока не было замечено, ни в воздухе, ни на земле, и это не успокаивало, а настораживало. Ну а норвежцы, на старье летающие — это не противник, а тьфу!

— Под конец там еще «мустанги» появились — рассказывал Тимохин — пытались у 39 иап отбить своих. Ну и получили сполна! Из бомбардировщиков меньше десятка сумели уйти, и то некоторые, с дымом и снижением. А бомбы сбрасывали, чтоб удрать скорее — пятитонные, «толлбои». Больше всего в фиорд попадало, или на своих, а что-то так даже на шведов — но и нашим на земле несколько прилетело, потери есть. Пленных очень мало — наши парашютистов отчего-то за десант приняли, может оттого что «ланкастеры» на ленд-лизовские транспортные «йорки» похожи — и стреляли из всех стволов, а какое войсковое ПВО у самой линии фронта, ты представляешь, так что живым не приземлился никто. Но слышал, что в море кого-то выловили, подробнее не знаю, разведотдел темнит. Так что не вышло у мирового империализма повторить нам 22 июня! Да, а что ты на земле фонарь не сбросил? Не знал, что если на рычаг катапульты лишь чуть нажать, то тебя не выкинет, а лишь фонарь отстрелит, а вот если до упора…

— Знал — сказал Саня — но боялся, что пережму, и по бетону размажет вместе с креслом.