Ацтекский вопрос - Владимир Поляков

она подобрала власть над родом и союзными касиками после гибели Каонабо, своего мужа. Совсем понятно стало, когда стала привязывать к себе других, ранее нейтральных или даже недоброжелательно относящихся к ней. И ведь был способ, был! То есть он и сейчас есть, но им не воспользоваться.

Удар кулаком по столу. Крепкое ругательство, затем сменившееся откровенным богохульством. Раньше бы Веласкес поостерёгся слушать такое, но теперь, после уничтожения как инквизиции, так и тех людей, которые в ней состояли… это было неважно не только в империи Борджиа, но и по всей Европе. Или почти неважно, если шла речь о сфере влияния Авиньонского Папства.

— Запрещено Кодексом Войны? — высказал наиболее разумное предположение вице-губернатор Кубы, как оказалось, попадая в центр мишени.

— Им! Тогда ещё, когда мой отец только начинал приводить к покорности Эспаньолу, наводя страх и уничтожая те племена, которые не спешили склонить головы и преклонить колени перед испанским знаменем, он и его близкие заметили одну особенность индейцев. Доверчивость! Их было легко обмануть, все их хитрости были пригодны лишь для охоты на зверей и обмана маленьких детей. Объявление встречи, обещание, что придут, например, по два десятка человек. Обещай, потом отбери людей, поручи нужному командиру, чтобы тот довел отдельную, вне обещаний, полусотню из числа умеющих неслышно подобраться, дай залп по всем или по некоторым индейцам, кто не нужен живым… И всё, враг обезглавлен, а предводители мертвы или захвачены в плен. Так было, так делалось. Теперь же нельзя. Запрет. Абсолютный. Ну вот почему император-тамплиер подсунул нам не сам Кодекс, он действительно важен и полезен, но распространение его на этих… этих индейцев⁈

— Понять Борджиа способны только сами Борджиа… да ещё «флорентийский змей» Макиавелли, к которому сам император-храмовник относится с уважением и даже опаской, — озвучил известное всей Европе Диего Веласкес. — Сейчас он убедил нашу королеву бросить силы на империю Теночк, оставив таино Эспаньолы то, что у них осталось. И забрать оставшееся не силой меча, но с помощью пера и чернильницы, давая за настоящие ценности в их земле то, что стоит в Европе и особенно Риме если не медные, то серебряные монеты. Её Величество мудра, она знает, когда стоит слушать своего союзника, а когда пропустить его слова мимо ушей, вежливо улыбаясь.

— Я и это понимаю, Диего, — внезапно поник младший Колумб. — Просто так хотелось избавиться от этой Анакаоны, лишить врага их символа и умной головы, поставив на место умной всего лишь хитрую. Вот, почитай!

Письмо. На листе обычной бумаги, написанное по-испански, но с грубейшими ошибками. На обратной же стороне листа те же строки, но с использованием символов империи Теночк, которые Веласкес читать толком не умел, но опознать мог сразу, при первом взгляде. И содержание этого самого послания являлось… Стало понятно, почему Диего Колумб с такой тоской упоминал о применённом к Новому Свету Кодексе. Ядовитая змея предательства свила своё гнездо поблизости от главы всех таино Эспаньолы и, судя по всему, почувствовала себя достаточно сильно, раз тайно, но обратилась к тем, против кого касики вели самую настоящую и в последнее время отнюдь не неудачную войну.

Что за предложение таилось в строках, чтобы выпрыгнуть оттуда, ошеломить и затем соблазнить прочитавшего послание? Вице-королю Нового Света предлагалось, по его желанию, хоть пленить, хоть убить прибывшую на переговоры Анакаону заодно со всеми сопровождающими. В ответ шли обещания того самого мирного договора, но с куда большими уступками, нежели те, на которые готова была пойти женщина-касик. Больше того, кратко, но очень убедительно излагались те шаги, которые предприняла Анакаона с целью укрепления своего положения как верховной правительницы таино. Действительно серьёзные шаги, что, будучи исполнены, делали её положение почти несокрушимым в ближайшие несколько лет. А несколько лет в нынешней обстановке — это очень долгий срок.

— Теночк, — брезгливо и с очевидной Колумбу ненавистью бросил лист на стол Веласкес, словно паука или там омерзительного слизня. — Их слова, нашептанные в уши одного из касиков таино. Я не ошибусь! Не после всего, что видел и что старался узнать об этих отродьях нижних этажей ада!

— Но… Я не понимаю тебя.

— Объясню. Жестокость и звериная хитрость — это на поверхности письма. Так привыкли делать, уничтожая своего врага, касики таино из числа не примирившихся с тем, что мы пришли и взяли под власть короны их земли. На Кубе таких хватает. Главный из них Атуэй, сбежавший с вашей Эспаньолы, потом его главные союзники, Арнак с Оронапи, другие. Писал кто-то похожий на Атуэя, но не до конца утративший иные, кроме ненависти с местью, чувства. Он хочет власти, но лишь заманивает нас миром. Или действительно готов за власть поступиться многим. Это сейчас неважно.

— Зачем ему это?

— Надо понимать не только таино, но и науа. Так, как я, как Нарваес и особенно Борджиа с их храмовниками, натасканными на самую опасную и мудрую дичь, — неохотно выдавил из себя не самые лестные для Колумба слова вице-губернатор Кубы. — Я могу быть совсем откровенным? Это важно.

— Со мной — да, можешь, — с усилием отбросив хмельную завесу, посмотрел Веласкесу прямо в глаза сын вице-короля. — Это письмо было мной перехвачено, не дойдя до отца. До нашего разговора я ещё размышлял, стоит ли дать ему дойти до адресата. Сейчас я так не думаю. Я уже решил.

Подхваченный рукой Колумба лист приблизился было к огоньку свечи, но был перехвачен Веласкесом:

— Нет, не смей! Этот документ важен. Мне, нам… А если отдать его в руки тамплиеров, они с его помощью вывернут наизнанку всю часть Эспаньолы, которая сейчас подвластна таино. К собственной и нашей выгоде.

Искреннее изумление в глазах Колумба. Рвущиеся с губ слова, которые, впрочем, даже не успели прозвучать, поскольку Веласкес сам и продолжил.

— Люди из империи Теночк обязательно обманут этого глупого касика, пожелавшего получить власть. Поманят его ей, как осла подвешенной у него перед носом морковкой, а затем, дав лишь её тень, снова бросят в бои с нами. Они хотят, чтобы Эспаньола для таино стала Кубой. Там непокорные касики стали куклами в руках посланников тлатоани. Появились даже жрецы науа, на походных алтарях каменными кинжалами вырезаны из груди жертв первые сердца. А здесь Анакаона не пустила ни жрецов науа, ни большое число их воинов, желая сохранить земли таино лишь для таино, а не стать игрушкой в руках императора Теночка. Ты