Охота на банкира. О коррупционных скандалах, крупных аферах и заказных убийствах - Александр Лебедев

Итак, вся словесная перепалка завершилась примиряющей фразой Лебедева. А дальше появляется новое обстоятельство – это рука Полонского перед лицом Лебедева. Прокурор и представитель потерпевшего упирают на то, что Полонский, делая жест в сторону Лебедева, на него не смотрел. Но важно же не то, что Полонский не смотрел на Лебедева, важно то, что Лебедев не смотрел на Полонского, потому что сидел к нему боком, вернее, усаживался, еще не остывший от хамского высказывания Полонского. Зрители, участники, которые смотрели эту передачу в лоб, видели, что действительно со стороны Полонского нападения на Лебедева не было. Но Лебедев был боком к Полонскому. Лебедев обладает ослабленным зрением, оно у Лебедева минус шесть с половиной. Когда человек с таким минусом, и у него непосредственно перед глазами появляется предмет, он его толком рассмотреть не может, все расплывается. Для того чтобы посмотреть что-то вблизи, он должен снять очки. И Лебедев, только что узнавший о желании Полонского дать ему в морду, реагирует на внезапно появившуюся перед его лицом руку Полонского, воспринимая ее как переход Полонского от словесной агрессии к физической. Каким образом? Блокирует руку Полонского захватом, и мгновенно, буквально в две секунды, делает два ударных движения, начиная их сидя и заканчивая вскочив.

В общем, эта ситуация – классический пример так называемой «мнимой обороны». Когда человек реагирует на нападение, которого в действительности нет. В уголовном праве на этот счет уже много веков существуют правила квалификации, подтвержденные недавним постановлением Пленума Верховного Суда. Надо устанавливать, имел ли основание человек считать, что на него действительно осуществляется нападение? Я полагаю, Ваша честь, что такие основания у Лебедева были. Посмотрите, с чего все начинается? С оскорбления в гримерке. Вы помните показания Ольги Романовой. Она не хотела вообще произносить оскорбительного слова Полонского, выразилась так: «Что здесь делает вот этот чудак на букву «м»?» В помещении в данный момент находился только один мужчина – это Лебедев. Он, естественно, принял эти слова на свой счет.

Далее. Высказанное желание дать в морду. Оно что, исходит от дряхлеющего профессора, которому за 75 лет? Нет. Это желание высказывает биток под сто килограммов, который, между прочим, прошел войну в Нагорном Карабахе, который служил в Воздушно-десантных войсках.

Ну а следующий фактор – личность самого Полонского. Полонский широко известен своим сумасбродством, тем, что постоянно оскорбляет людей, унижает их, совершает импульсивные действия, выплескивает агрессию. В частности, общеизвестно, когда он кидал телефоны своих сотрудников об стену, когда он загнал в туалет журналиста. Человек, который ведет себя на передаче, как показали многие свидетели, оскорбительно по отношению к людям, провокационно по отношению к Лебедеву.

Поза Лебедева. Лебедев не успел даже сесть в свое кресло. После этой фразы: «Ты что, совсем сдурел, что ли, дружище?» – Лебедев только начал садиться. Кстати, это опять же, видно очень хорошо на раскадровке. И в это время перед его лицом возникает рука человека, который только что высказал желание дать ему в морду. Не будем забывать и про ослабленное зрение. Разве совокупности таких обстоятельств недостаточно для того, чтобы Лебедев считал, что на него совершается нападение, и от него защищался?

Как еще можно объяснить действия Лебедева? Безмотивных действий у психически здоровых людей не бывает. Чего хотел добиться Лебедев? При полной несостоятельности приписать ему хулиганские побуждения это может быть только желание отомстить Полонскому за нанесенную обиду. Но мы уже знаем, что Лебедев не использовал такой «вкусный» предлог и обратился к Полонскому – «дружище». Обвинители не желают видеть слова Лебедева, обращенные к Полонскому, уже после конфликта: «Ты что, совсем с ума сошел? Ты руки-то не распускай!» Эти слова окончательно ставят все на свои места. Их невозможно придумать за 10 секунд, которые прошли между тем, как Полонский упал, и тем, как он встал, в качестве «отмазки» заранее обдуманного преступления. Слова эти – неопровержимое свидетельство восприятия Лебедевым жеста Полонского как реального нападения.

Когда лицо имеет все основания считать, что на него совершается реальное нападение, и при этом не превышает пределов необходимой обороны, квалификация действий человека, который находится в такой ситуации, осуществляется по правилам необходимой обороны. Он не подлежит уголовной ответственности.

Резкая критика, которой я подверг обвинение, естественно приводит к вопросу: а как могло случиться, что это дело оказалось в суде? Как могло случиться, что предъявлялось обвинение, от которого, в значительной его части, отказывается государственный обвинитель?

Я не буду муссировать слухи о том, что это неправедное дело инспирировано какими-то могущественными силами, которые мстят Лебедеву за его гражданскую позицию, за его свободомыслие. За то, что финансирует «Новую газету», чьи критические выступления затрагивают интересы еще влиятельных коррупционеров. За то, что в своем бизнесе не идет на сомнительные сделки, не «откатывает» высокопоставленным чиновникам. Хотя, может быть, эти слухи небеспочвенны. Скажу о том, в чем уверен. Есть дурная традиция. Если в возбужденном деле появляется подозреваемый, все усилия направляются на то, чтобы дело довести до суда. Ибо прекращение дела расценивается как дефект, как брак. И направляют дело в суд, потому что суд нашей прокурорско-следственной властью не уважаем. И большая толика вины за это лежит на судебной практике, отторгающей оправдания. Вот наши пинкертоны и уверены, что любое их творение закончится обвинительным приговором. Все суды скушают, все переварят таким образом, что на выходе будет нечто обвинительное. Оправдать не посмеют.

Примиряет меня с этой нерадостной для стороны защиты действительностью поведение в данном деле тех следователей, которые саботировали незаконные указания начальства, не хотели возбуждать дело по хулиганству, не подгоняли доказательства под абсурдное обвинение в политической ненависти.

Я хочу верить в то, что Вы заставите уважать суд не только оправданием Александра Евгеньевича Лебедева, но и вынесением частного определения в адрес предварительного следствия за те художества, за те подлоги, которые выявлены при составлении обвинительного заключения.

Пусть не обижается Генри Маркович, блестяще защищавший меня в ходе процесса (на его выступления в зале суда должны ходить и студенты, и опытные юристы в обязательном порядке). Судья его слушал внимательно, а девушка из прокуратуры вряд ли понимала, о чем речь. Просто кто-то спросил ее начальство, что там такое происходит, и рекомендовал поступить таким образом. Для меня очевиден подтекст принятого решения – парень же не бежит за границу, зачем гноить его в тюрьме? Само следствие и судебный процесс – уже достаточное наказание. Трое детей, двое несовершеннолетних. «Крыша» Полонского уже в отставке.

За «побои» мне назначили 150 часов общественных работ. Но и такого наказания я мог избежать. Мы, разумеется, обжаловали приговор в Мосгорсуде, и состоялся второй процесс. Последнее заседание было назначено на пятницу, 12 сентября. Если бы в этот день я просто не явился в суд, срок давности по делу истек бы сам собой – «преступление» (по официальной версии в приговоре) было совершено за два года до этого. Но тогда пришлось бы прикинуться больным, заручившись какой-нибудь фальшивой справкой, или сделать так, чтобы адвокаты якобы не смогли прийти.