Бальзам Авиценны - Василий Веденеев

Первого часового он обнаружил благодаря слабому отблеску света на стволе винтовки – разбойник спрятался за камнями, как в маленьком редуте, а ружье выставил наружу, чтобы при первой же опасности немедленно открыть стрельбу. Искушение завладеть его оружием было велико, но Федор Андреевич заставил себя отказаться от рискованной затеи: просто так азиат с ружьем не расстанется, значит, придется его убить. Вдруг не обойдется без шума? Не хотелось и зря проливать чужую кровь. Поэтому он забрал в сторону и ужом проскользнул мимо.

Второй часовой, охранявший лагерь, расположился примерно в трех десятках шагов позади первого, но устроился не внизу, а залез в расщелину огромной скалы, козырьком нависшей над ущельем. Кутергин мысленно похвалил себя, что не стал связываться с первым разбойником: тот мог успеть спустить курок или крикнуть, и тогда другой часовой поднял бы весь лагерь на ноги. Ладно, теперь нужно как-то обойти и второго! Но вдруг еще через десяток шагов наткнешься на третьего охранника?

Обойти второго часового оказалось непросто– капитан потратил почти полчаса, но так ничего и не придумал. Забраться выше азиата нет возможности и сделать крюк нельзя – ущелье в этом месте сильно сужалось. Как ни вертись, оставалось одно: ползти под носом, вернее, под самыми ногами уютно устроившегося в расщелине разбойника. Медленно, боясь сдвинуть с места хоть один камень, Кутергин подобрался к подножию скалы. Перевел дух и так же медленно пополз дальше, каждую секунду ожидая гортанного окрика или выстрела в спину. Разбойник сидел саженях в полутора от земли и мог услышать даже слабый шорох. Федор Андреевич почти зримо представлял себе, как по-звериному настораживается охранник, как его грязная рука тянется к оружию и палец взводит курок…

Ну его к дьяволу! Капитан уперся пылающим лбом в холодный гранит. Многие из тех, кто долго воевал на Кавказе, верили: представляя собственную гибель, ты неумолимо притягиваешь к себе смерть – она словно чуяла, что ее ждут, и летела туда как на крыльях. И тогда пуля или клинок безошибочно находили жертву, еше вчера веселившуюся в кругу друзей. Нет, ну его! Выбросить подобные мысли из головы. Лучше думать, что азиат устал, его глаза слипаются и он клюет носом, погружаясь в сладкую дрему. Часовой ничего не слышит и не видит, он надеется на того, кто засел в камнях ближе к выходу на перевал. Вот так! А теперь потихонечку вперед.

И тут в лагере неожиданно замигали огни, раздался цокот копыт, дико завопили вольные всадники и грохнуло несколько выстрелов. Кутергин сжался и замер, будто сам превратился в камень: что случилось у проклятых разбойников? Вдруг рыскавшие по округе разъезды исмаилитов наткнулись на бивак Желтого человека? Тогда весь замысел насмарку и сам окажешься в западне: сцепившись, как два бешеных пса, исмаилиты и вольные всадники не успокоятся, пока не разорвут друг другу горло. Хотя как знать? Если Мирта выбьют из ушелья и ему придется спешно отступать, он может долго петлять, запутывая следы, пока не устроит привал, чтобы дать отдых измученным людям и лошадям, – бой ночью, да еще в горах, нелегкое дело. Но тогда он окружит новый лагерь множеством постов. Ну а если на разбойников наткнулись небольшие силы исмаилитов, Желтый человек легко отбросит их и останется на месте до утра, не рискуя менять место лагеря до рассвета, чтобы не нарваться на засаду. И в этом случае он усилит охрану. А коли уйдет, то когда и где остановится?

Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась, но лагерь не успокоился. Видимо, кто-то приехал, и по своей дурной привычке на радостях азиаты начали палить в воздух. Как бы там ни было, надо воспользоваться шумом и попробовать проскользнуть мимо охранника.

Капитан пополз, стараясь держаться ближе к скале и настороженно прислушиваясь к шорохам наверху – не щелкнет ли затвор винтовки? И где их только раздобыли разбойники – неужели купили у англичан за награбленное в набегах золото? Гадать бесполезно: здесь свои, непонятные европейцу законы и свои отношения между людьми, зачастую кажущиеся цивилизованному человеку странными и дикими, но легко принимаемые азиатами как нечто данное свыше, устоявшееся веками и не подлежащее никаким изменениям. Разве лишь в худшую сторону.

Ну, еще немножко, совсем чуть-чуть, еще полсажени – и наконец страшная расщелина осталась позади. Кутергин поднял голову – в полусотне шагов от него ярко горели костры лагеря вольных всадников. Офицер смахнул выступившую на лбу испарину. Что, если сейчас подняться во весь рост и, не таясь, подойти к одному из костров? Чем он отличается от разбойников? Такая же шапка, халат, сапоги, заросшее бородой лицо и грубый длинный нож в руках, а светлые глаза в темноте никто не заметит. С озабоченным видом шмыгнуть в тень между шатров, подойти к палатке Мирта, разрезать ее полотнище и проникнуть внутрь. Если на свою беду Желтый человек окажется там, пусть пеняет на себя: жалеть его Федор Андреевич не станет!

«Не горячись, – остановил себя капитан – Ишь распетушился, а недавно каждый камень обнюхивал. Тихо надо! Вдруг кто окликнет? Как ты ответишь– по-арабски или по-русски?»

И тут на память пришла записка на французском привязанная к прилетевшей в развалины крепости стреле. Кто-то же нацарапал ее на правильном языке Вольтера, кто? Во всяком случае, не Нафтулла и не сидящие у костров разбойники. Неужели сам Мирт? Тогда он не Желтый человек, а Человек-загадка! Или рядом с ним притаился некто, скрывающий свое истинное лицо? Кстати, записка не вызвала удивления у слепого шейха и его сына. Еще одна загадка!

«Оставь сейчас это, – приказал себе Федор Андреевич. – Делай то, зачем пришел!»

Перекатившись, он отполз от скалы и начал подбираться к ручью. Пока удача сопутствовала капитану – он увидел, что шатер Мирта не охранялся. Мало того, поблизости ни одного костра! Воистину, иногда привычки людей, предпочитающих уединение, могут оказать неоценимую услугу решившим нарушить это уединение.

Кутергин подполз к задней стенке шатра и прислушался: кажется, во временном, походном жилище Мирта нет хозяина? Тем лучше! Можно спокойно и без помех покопаться в его вещах, отыскивая похищенную шкатулку, книгу и сумку с записями. Федор Андреевич встал на четвереньки и одним взмахом кинжала располосовал тонкий войлок полога. Осторожно отвернул его край и заглянул внутрь шатра, но ничего не разглядел в кромешной тьме. Медлить не имело смысла, и капитан просунул в отверстие голову. Что-то неясное мелькнуло у него перед глазами, и горло сдавило, а сзади кто-то всей тяжестью навалился на ноги.

Кутергин рванулся и… захрипел в жесткой ременной петле удавки, обхватившей шею. Руку с кинжалом ловко перехватили, вывернули и отняли оружие. Чиркнули по кремню кресалом, и в шатре загорелась тусклая масляная лампа, но Федору Андреевичу ее свет показался слишком ярким, невыносимо режущим глаза. Немного проморгавшись, он увидел Мирта – поджав под себя ноги, предводитель вольных всадников сидел у входа. Лицо его было непроницаемо-спокойным, как у статуэтки языческого божка.

– Ловушка для кролика, – глядя желтоватыми глазами поверх головы русского, процедил Мирт. – Ты отважен, но слишком самонадеян и глуп!

Он пренебрежительно усмехнулся и вяло шевельнул рукой. Разбойники подхватили капитана, рывком поставили его на ноги, связали руки за спиной, сняли с шеи удавку и вывели из шатра.