Волжский рубеж - Дмитрий Агалаков

В комитет единогласно был выбран гласный Петр Владимирович Алабин.

Одновременно в те дни Алабин выполнял и роль заведующего самарскими госпиталями в качестве уполномоченного местного общества попечения о раненых и больных. В том же августе месяце Петр Владимирович предоставил за плату из городской казны свой трехэтажный дом под госпиталь для раненых и больных воинов, прибывающих с Балкан.

Тем не менее многим Алабин в те дни показался непривычно молчаливым и замкнутым. Родные и близкие списали это на большие хлопоты, свалившиеся на его плечи. Коллеги пожимали плечами.

А в конце августа, удивив всех, оставив хлопоты городской думе, Алабин объявил, что сам уезжает на Балканы…

Все дело в том, что Петр Владимирович уже давно переписывался с Московским и Петербургским славянскими благотворительными обществами, которых, как и его самого, крайне заботила судьба балканских славян. Петра Алабина знали хорошо и по книгам, и как депутата, посланного для вручения Самарского знамени главнокомандующему южной армией Николаю Романову.

– Послушай, Варвара Васильевна, – сказал он супруге незадолго до отъезда. – Столичные благотворительные общества, где есть мои друзья, подыскивают подходящую кандидатуру для выполнения разных обязанностей. Им нужен главный агент в Болгарии при действующей армии. Они просили меня подыскать надежного человека. Я пообещал. А теперь решил: сам и поеду. – Он упрямо взглянул на нее. – Я уже и списался с ними, и ответ дал. Они до смерти рады. И не ожидали…

– Еще бы, – не в силах скрыть недоумения, покачала головой жена. – Вот же ты придумал…

– Это правда: придумал. И мне, как и нашим с тобой детям, так сердце велит…

Он не сказал ей всего. Не хотел расстраивать. Все было так и чуть-чуть иначе… Его безмерно тянуло из мирной жизни Самары туда, где гремели пушки и проливалась праведная славянская кровь. Он не хотел более обсуждать в думе: ставить новый теремок в Струковском саду для питейных нужд в летнюю жару или не ставить. Штрафовать гласных думы за неявку на заседания или не штрафовать. Это могло быть тому интересно, кто не видел мир, не шел в атаку на неприятельские штыки, не рвал саблей чужие мундиры. Хорошо пить чай на веранде дачи, в чудном летнем саду вечерком, когда в мире все благоденствуют.

Но не теперь – и не ему!..

Он обратился к Ивану Сергеевичу Аксакову, председателю Славянского благотворительного общества Москвы, чтобы тот нашел для него дела на Балканах.

Он писал:

«Уважаемый Иван Сергеевич!

Из переходов наших войск через Дунай уже видно, что война примет широкие размеры, а следовательно, все, кто искренне желает потрудиться на общее дело, найдут себе работу. И особенно те, кто готовы не щадить для этого не только своих сил, но и самой жизни. К числу подобных людей принадлежу и я. Прошу Вас употребить меня в какое-либо дело за Дунаем, пусть самое черное, самое тяжелое, мне все равно, лишь бы я мог принести хоть какую-то пользу.

Будьте милостивы, Иван Сергеевич, помогите мне, пристройте меня. Повторяю свою просьбу, которую я лично имел честь передать Вам в Москве. Будьте уверены, что я не заставлю Вас краснеть за меня, будьте уверены, что я честно и добросовестно исполню то, что на меня возложат. Петр Алабин».

Его обращение было публично прочитано Аксаковым перед членами славянского общества.

– Рекомендую Петра Владимировича Алабина назначить уполномоченным Красного Креста при действующей армии, – сказал в заключение Иван Сергеевич Аксаков.

Предложение было принято единодушно – Алабина знали практически все, и лучшей кандидатуры подыскать было трудно.

– Тебя все равно не переубедишь? – улыбнулась Варвара Васильевна, но уже готова была расплакаться.

– А сама как думаешь, милая?

– Езжай, Петруша, если считаешь, что так нужно.

Он кивнул:

– Нужно, родная. И мне нужно, и Болгарии. Я так считаю.

– Езжай, – кивнула она. – Ты у нас всему голова. А я молиться за тебя стану, как и за нашего Андрюшеньку с Василием. Они ведь все в тебя пошли – не сидится им на месте! А мне доченьки разлуку пережить помогут. Езжай.

Как представителю Красного Креста Алабину выдали подводы белья, продовольствия и медикаментов для раненых солдат и офицеров русской армии и для болгарских повстанцев. С таким вот обозом, первый раз в жизни исполняя подобный интендантский труд, он и отбыл в Бухарест. Только в этот раз его поездка на Балканы складывалась куда проблематичнее, чем прежде. Разумеется, ему хотелось быть ближе к полям сражений, переживать эту войну лицом к лицу, как бывало прежде, но в круг его обязанностей, увы, входило совсем другое. По приезде в Румынию Петра Алабина как представителя Красного Креста назначали заведующим эвакуационным пунктом. Ему, опытному администратору, было мало на станции Тырговица встречать воинские поезда с ранеными, снабжать их продовольствием и обеспечивать раненых медицинской помощью. И хотя все обязанности он выполнял с присущей ему энергией, Петру Алабину хотелось большего! Тыловиком тоже родиться нужно. Как и тому, кто жить не может без передовой линии!..

И вот уже 20 сентября 1877 года он вновь пишет Ивану Аксакову:

«Иван Сергеевич! Признаться, ехал сюда не затем, чтобы торчать в одном пункте, а хотел видеть дело во всех его формах и вблизи. Не знаю, как я выбьюсь на свежий воздух. Если в Ваших руках есть какая возможность помочь мне – помогите. Устройте мне более серьезное дело. Во-первых, будьте уверены, что все мне порученное исполню с любовью и добросовестно, а во-вторых, Бога за Вас буду молить…»

Именно тут он узнает, что его девятнадцатилетний сын Андрей, о котором так тосковала мать и столько выплакала слез, когда оставалась одна, тяжело ранен в одном из многочисленных боев под Плевной. Более того: ему грозит ампутация обеих ног. Но бывает же счастье: рядом оказывается великий человек – хирург Пирогов! – и спасает его сына! Тем не менее для Петра Владимировича, человека деятельного, станция Тырговица становится настоящей клеткой.

Что его отвлекает, не дает пасть духом, так это работа над книгой о Петровском генерал-аншефе Иване Бутурлине. Алабин нарочно не оставляет себе места для мучительных раздумий и терзаний сердца. Он собирается духом и полностью уходит в книгу. Судьба этого человека давно удивляла его и в самые худшие дни давала силы. Внук окольничего и сын ближнего стольника при царе Алексее, Бутурлин уже в 1700 году был генерал-майором и приближенным к Петру. Воевал со шведами и оказался в плену, бежал с князем Трубецким, но был пойман и «зело наказан» за побег, отсидел семь лет в тюрьме и был обменен на важного шведского генерала. Затем бил крымских татар и вновь многократно бил шведов с князем Голицыным, возглавлял галерную эскадру. В 1717 году в свите Петра ездил в Париж, участвовал в розыске бежавшего царевича Алексея, командовал Преображенским полком, в день Ништадского мира 22 сентября 1721 года произведен в генерал-аншефы. После смерти Петра Первого был в милости у Екатерины, но в какой-то момент рассорился с Меншиковым, и когда императрица умерла, знаменитый фаворит, сделавшийся всесильным при юном ее преемнике, отомстил Бутурлину. Генерал был лишен всех чинов и знаков отличия, сослан в свои поместья, подаренные ему Петром, но не надолго: позже, при Петре Втором, их отобрали у него князья Долгорукие. У Бутурлина осталось одно только родовое село Крутцы под Владимиром, где он и умер 31 декабря 1738 года.