Тайна пропавшей рукописи - Виктория Викторовна Балашова

предложение. Уильям не был согласен с подобными утверждениями, но Эдмунд старался не давать ему впутываться в спор.

– Женщины всегда так рассуждают. Не вышла вовремя замуж, значит все, осталась в девках.

– Сьюзен красивая женщина. Почему она должна была остаться одна? – спрашивал возмущенный Уильям, обнаруживший к собственному удивлению, что дочь оказалась вполне привлекательной.

– Они не видят в ней красоты. Они думают о ее сложившейся или несложившейся семейной жизни.

– У меня, ведь, есть вторая дочь, – напомнил скорее самому себе Уильям, – она что? Тоже засиделась?

– Первой принято избавляться от старшей, – Эдмунд задорно рассмеялся, – прости! Но это так и есть.

– Откуда ты все знаешь? Ты еще молод, чтобы так хорошо понимать подобные вещи.

– Уильям, это всем известно, – Эдмунд засмеялся еще громче, – ты сидишь там в Лондоне в своей квартире и пишешь пьесы. Или играешь в театре. Ты совсем забыл, что такое жизнь обычных людей. Ты много думаешь о себе, своих чувствах, ощущениях. Я тебя не осуждаю. Не обижайся. Ты творческий человек. Твой друг Джеймс такой же. Вы не обращаете внимание на очевидное.

– Видимо, ты прав, – Уильям оглянулся.

Недалеко от него сидели мать и Анна, не прекращающие беседы, которую они вели ворчливыми голосами. Мать сильно постарела. Ее седая голова покачивалась в такт словам, произносимым Анной, отчего казалось, что мать с ней безоговорочно согласна. Анна стала располневшей, грузной женщиной с недовольным выражением лица.

В другом конце комнаты сидела Сьюзен со своим женихом. Они молчали, лишь изредка перекидываясь взглядами. Дочь теребила край юбки и смущенно улыбалась. Сложно было понять, любит ли она будущего мужа или выходит замуж, потому что на этом настаивает мать.

Младшая дочь, пожалуй, выглядела самой радостной из всех присутствующих, если не считать Эдмунда. Она переходила от одного гостя к другому и весело щебетала то об одном, то о другом. С Уильямом она перекинулась парой ничего не значащих фраз, но было заметно, что она искренне рада его приезду.

Уильяму опять стало неловко за то, что он редко видит своих дочек.

– Я плохой отец, Эдмунд, – прошептал он на ухо брату, – никудышный.

– Перестань, – Эдмунд махнул рукой, – ты заботишься о них, как можешь. Между прочим, Сьюзен получила неплохое приданное только благодаря тебе. Тут никому не важно, сколько времени ты с ней проводил в детстве или проводишь сейчас. Главное, сколько ты за ней даешь денег.

– Господи, Эдмунд, ты меня не успокоил, а наоборот утвердил в мысли о том, что о своих детях необходимо заботиться лучше. Что они обо мне вспомнят, когда я умру? Что я дал достаточно денег для хорошего приданного?

– Они вспомнят, что их отец был прекрасным актером и известным драматургом, чьи пьесы переживут не одно поколение Шекспиров.

– Э, и ты об этом! – хлопнул себя по колену Уильям. – Будто я один пишу хорошие пьесы. Да нас таких в Лондоне человек десять точно, драматургов, чьи пьесы идут в лучших театрах.

Эдмунд привык к тому, что Уильям не считал свой талант выдающимся, поэтому спорить перестал. Да и возможности для этого не было: гостей позвали к столу.

Та зима запомнилась в Лондоне многим. К декабрю температура опустилась так низко, что Темза впервые на памяти местных жителей замерзла. В домах стало нестерпимо холодно. Неприспособленные к нормальному отоплению даже и в более мягкие зимы, сейчас они не давали своим хозяевам возможности согреться хоть самую малость.

В огромных дворцах и замках королю, лордам и графам жилось даже хуже, чем обычным людям. Огромные помещения не могли быть как следует протоплены, как ни старайся. Пронизывающий ветер проникал в щели, пробегая по полу к каминам и заставляя огонь боязливо прижиматься к дымоходу.

Совсем плохо пришлось бездомным бродягам, нищим и попрошайкам, лишенным крова. Они замерзали, в бессмысленных попытках стараясь получить тепло, прижимаясь друг к другу и к стенам домов.

Театральная жизнь в Лондоне замерла. Так как здания большинства театров не имели крыши, публика на представления ходить практически перестала. Актеры были готовы, кутаясь в теплые костюмы и рискуя получить воспаление легких, выходить на сцену. Но играть стало не перед кем.

В таверне недалеко от «Глобуса» пылал камин. Уильям и Джеймс сели поближе к огню, подальше от входной двери. Они заказали горячего вина, добрый кусок жареного мяса и принялись обсуждать финансовые проблемы, с которыми уже почти месяц сталкивался театр из-за нагрянувших морозов.

– Нам надо что-то придумать, – размышлял Джеймс, – публика на спектакли не ходит. Мы их отменяем один за другим. Временных актеров всех распустили. Заказов на выступления в замках и дворцах тоже поступает немного. Говорят, там холоднее, чем на улице.

– Если бы у нас было закрытое помещение, то мы могли бы этим даже привлечь зрителя. Посмотри, наша харчевня не имеет недостатка в посетителях.

И действительно, небольшое помещение все было заполнено посетителями. Хозяин оставил открытым один зал из двух, забив его столами и стульями до отказа. Воздух был спертым, оттого что проветривать помещение в такую погоду не решались. Зато камин хорошенько обогревал комнату, и люди, потихоньку отогреваясь, снимали верхнюю одежду, стряхивая с нее остатки снега, и радовались возможности посидеть в тепле.

– Обогреть театр, даже если он будет с крышей, все равно будет сложно. Но шансы привлечь зрителя увеличиваются. Ты прав, – подтвердил Джеймс.

– Такое помещение в любом случае пригодится. Погода часто мешает нам нормально работать. Нужно присмотреть что-нибудь подходящее.

– Так и сделаем, – кивнул Джеймс. – Как себя чувствует Эдмунд?

Брат Уильяма заболел в один из первых морозных дней. Утром он довольно легко оделся, не ожидая, что на улице станет так холодно. Да еще на следующий день, несмотря на плохое самочувствие, вышел играть на сцену. В болезни брата Уильям не переставая винил себя: в конце лета Эдмунд переехал в маленькую дешевую комнатку неподалеку от театра, не желая больше стеснять старшего брата. Как ни настаивал Уильям на том, что ему нисколько не мешает присутствие в доме Эдмунда, тот решил проявить самостоятельность. К тому же он отказался брать у Уильяма деньги на более приличное жилье, оплачивая за комнату ровно столько, сколько мог себе позволить.

– Если бы мы по-прежнему жили вместе, я бы заметил, что он болен. Да и квартира у меня гораздо теплее, – расстроено сказал Уильям. – Я хотел перевезти Эдмунда к себе, но врачи запретили это делать. У него жар, и по такому морозу переезд очень опасен. Я нанял женщину, которая за ним ухаживает. Она кормит Эдмунда, как может протапливает комнату. Остается надеяться на лучшее.

Джеймс сочувственно похлопал