Хроники Ордена Церберов - Яна Ясная

Он потряс головой, обвел собравшуюся толпу мутным взглядом...

—  Как же я вас всех ненавижу!

Охнул кто-то в толпе женским голосом, и я не узнала, а скорее догадалась: Ксин.

Жалко девку. Не пожелаешь никому оказаться на ее месте и такое про сердечного друга узнать.

“Сердечный друг” теперь пытался сжечь взглядом нас, меня и Солнышко.

—  И вас ненавижу! Это из-за вас! Из-за вас всё! Это ваш орден!.. 

И закашлялся, поперхнулся, то ли ненавистью, то ли отбитыми потрохами —  досталось ему от нас все же неплохо. 

—  Что —  наш орден? —  равнодушно уточнил Илиан, внимательно изучая нашу добычу.

Тщедушный, чернявый парень-конюх ни в ком не вызвал бы подозрений: ну какой из него вампир, полно вам!.

—  Думаете, я по своей воле таким стал? Думаете, я хотел? Это ваш орден во всем виноват! Не пошел бы к вам работником —  все бы нормально со мной было!

Илиан чуть повернулся к собравшимся местным:

—  Он что, в Лагосе прислуживал?

—  Так у нас, господин хороший, почитай все мальчишки там прислуживают, —  разведя руками, на вопрос, заданный сразу всей толпе, ответил почтенный трактирщик. 

—  Все, все! —  рассмеялась тварь. —  И мы с дружками —  я, Пит и Джонас —  тоже прислуживали… Из-за них всё вышло! 

Угу. Из-за ордена, из-за неизвестных мне Пита и Джонаса  —  из-за кого угодно. Только не из него, Леона.

Он застонал —  и сменил положение. 

—  Это они придумали —  на спор к орденскому алхимику влезть. Зачем я их послушал, дурень?! —  он зло дернулся, и магические путы засветились ярче. —  Очень уж хотелось дружкам лихость доказать… Доказал!

Он сплюнул, не пытаясь больше скрывать клыки, и я тут же метнула “драконий плевок”, выжигая им плевок вампирский —  нечего! Слюной, конечно, человека в тварь не обратить, но всё равно —  мало ли, кому какая дурь в голову придет…

Наградой мне стал одобрительный взгляд Солнышка —  и истеричный хохот вампира.

—  Вот-вот! Из-за этого всё и случилось! Из-за вашей вампирской жадности! Вам же не людей от твари спасти нужно —  а чего бы ценного с нее надрать! Про то, что церберы Лагоса вампиршу добыли, весь акрополь накануне говорил. Вот она у алхимика на столе и лежала. Справная такая девка, молодая, красивая! Только в кровище вся... Я подумал —  дохлая. Посмотреть подошел, наклонился поближе —  ночь же, темно, а у меня с собой только потайной огонек был...   Ну кому бы, кому на моем месте в голову пришло, что тварь живая может быть?! А руку я еще днем свез, когда дрова с подводы на кухню разгружали. Мелочь, безделица, ссадина на ладони! Только вампирша, видать, к тому моменту и так обезумела, а как живую кровь учуяла —  совсем взбесилась, забилась в ремнях! Я с перепугу шарахнулся, на зад упал, да так под самую стенку и отполз. Как понял, что она привязана надежно, от облегчения чуть вслух не рассмеялся! Потом только увидел, что ладонь у меня вся в ее крови, а ссадина, что там была —  ссадина на глазах затягивается!

Он замолчал, и сгорбился, и обмяк болезненно и бессильно.

А я подобралась: если бы я примеривалась и выгадывала случай для отчаянного рывка —  вот в такой момент я бы и попыталась!

—  Как выбрался —  сам не помню…

—  Погоди, —  усмехнувшись, перебил откровения Леона напарник. —  Как выбрался —  не суть. А как забрался? Орденская лаборатория —  это не кухня и даже не кладовые, лучше нее только арсеналы защищены! 

Вампир криво усмехнулся разбитыми губами (уже почти зажило, кстати, изрядно он все же отожрался!). Бросил язвительно:

—  Ну а ты, пес, думаешь, что сирота до восемнадцати лет доживший, небесной благодатью питается? Голод, чай, не тетка, пирожка не поднесет! 

Почтенный Никон неподалеку поперхнулся воздухом, а потом откашлялся и рявкнул:

—  Да как у тебя язык поворачивается! Я тебя никогда не обижал!

— Но не больно-то и баловал! — в ответ ощерилась тварь.

И Илиан, поймав взгляд трактирщика, предупреждающе качнул головой: не надо, мол.

Почтенный Никон замолчал —  только на всю улицу, наверное, слышно было возмущенное его сопение. 

Ничего. Тем легче будет пережить, что родич его чудовищем оказался.

Поняв, что никто больше не думает его расспрашивать, вампир замолчал было —  но несказанное жгло его не слабее магических пут, и он снова заговорил: 

—  Приятелям я тогда соврал, что никуда не ходил. Они-то посмеялись и домой ушли, а я в акрополе остался. Повертелся среди церберов там-сям, здесь подал, там перетаскал —  тут послушал, там спросил… Так и узнал, что дальше меня ждет. Думал сперва, пойду к аргусу и сдамся. Всё как есть расскажу. Позора испугался. Решил сам руки на себя наложить, чтобы тварью стать не успеть. Ушел в лес, осину подходящую нашел… Всю ночь под ней просидел. Маялся: то в жар, то в холод кидало.

—  Первая стадия обращения такая и есть, —  кивнул Илиан. —  Носители, попавшие с кровью твари в человеческую кровь, размножаются, стремясь как можно скорее достигнуть порогового значения —  а тело человеческое им сопротивляется. Обратись ты и впрямь к Ордену —  ему бы помогли. Была бы не гарантия, но надежда. 

“...и уж всяко не допустили бы перерождения в чудовище”, —  мысленно добавила я. —  “ Ты же выбрал иное —  кто ж тебе виноват, кроме тебя?”

Вампир сделал вид, что не услышал слов Илиана про шанс.

—...а к утру я понял, что не смогу. Что хочу жить. Я ж не зря в Лагосе прислуживал, да и  накануне в акрополе выспрашивал: знал, что дальше будет, за столько лет-то. И про то, что когда человек сперва умирает, а после возвращается, переродившись, он поперву совсем себя не помнит, уже позже в разум возвращается, а первый голод —  он самый лютый. Тогда и придумал: если вампир поперву всякого, кто рядом окажется заест —  так и надо дело повернуть, чтобы после перерождения с ним рядом оказались те, кого и не жаль будет. Вернулся домой, собрал вещи, какие были, заначку из-под пола прихватил, и ушел. Приятелям снова соврал, на этот раз —  что знакомый покойного отца позвал в обоз кашеваром, плату пообещал хорошую положить,  вот и решил я, дескать, счастья попытать. Они и в орден по моей просьбе так передали.

Умный. Ко второму дню обращение уже могли бы заметить в акрополе —  там и сторожевые чары на стенах, и артефакты в фундамент еще при основании заложены, и дежурное Око бдит… Это уже потом переродившаяся тварь становится невидима, пока не выйдет на охоту.  И обо всем этом неоткуда знать юнцу, взятому в акрополь прислужником на черную работу. Он и не знал. А вот гляди ж ты —  все равно не пошел. Умный. Осторожный и ушлый.

—  На дороге от нас в Таларию, что через Мшистое ведет, тогда лихой люд пошаливал. Я повесил кошель на пояс так, что вроде бы и прикрыт был, а все равно — видно, песочку для весу подсыпал, да и пошел… Решил, что дурня, который в одиночку кошель напоказ таскает, точно не пропустят, и  разбойников-то всяко не жалко… И искать их не будут. Вышло, как и задумал. Только когда он передо мной из кустов вылез, я только тогда понял: а что делать-то? Вот он, разбойник, а я еще не готов! Ну и словно боги надоумили: бухнулся в ноги, стал проситься, чтобы в ватагу к себе взяли…