Хроники Ордена Церберов - Яна Ясная

Толпа одобрительно всколыхнулась. Я напрягла спину, поудобнее переставила ноги и положила ладонь на рукоять Плясуньи. Не то, чтобы я всерьез собиралась пойти с мечом против людей, защищая вампира, я вообще была больше на их стороне. Но иногда обнаженной стали бывает достаточно для того, чтобы охладить людской пыл.

Солнышко же даже позы не сменил.

— Тварь вылезла не из Ордена, а из Лагоса. Мы вообще из другого акрополя. Если хотите, можете изложить свои претензии Великому аргусу. Возможно, он учтет ваши пожелания и отзовет присутствие Ордена из ваших краев, раз вы не нуждаетесь в его защите. Мы с напарницей как раз направляемся в Логово после, если хотите, можем передать ему ваше послание.

Слова, сказанные совершенно спокойно и даже доброжелательно, сработали куда лучше, чем обнаженная сталь.

Мужик еще гневно сопел, а вот воодушевление расправы, нарисовавшееся на других лицах схлынуло — Илиан знал куда бить. Ошибки-ошибками, но никому не хочется остаться без орденской защиты. 

Он молодец. Я бы так не смогла. 

Камень перевел взгляд на меня и подытожил переговоры:

— Танис, приведи, пожалуйста, телегу, уверен твой любезный хозяин не будет против одолжить нам ее, чтобы мы отвезли вампира в Лагос. 

Дождь, не дождь — мелкая водяная пыль, от которой не спасали никакие плащи. Висела в воздухе, оседала на коже, проникала под одежду. Было зябко, мокро, и выданные в Лагосе кони неторопливо месили копытами осеннюю грязь, добавляя уныния в картину, потому что выданные кони — это не Коряжка. И даже не Гранит. Хотя Солнышко бы, конечно же, сказал “и уж тем более не Гранит”. 

Я покосилась на него и быстро отвела взгляд от уставившегося вперед профиля. 

Мы сдали вампира местному отделению, переночевали и не стали задерживаться у братьев по оружию, прямо с утра и двинулись в путь.

Сейчас день уже клонился к вечеру, сумерки подбирались к лошадям туманными щупальцами, через час-другой доберемся до ночлега…

За весь день мы едва ли обменялись парой слов. 

Почему молчал Солнышко, я не знала.

А я терзалась.

Отчаянно и со вкусом.

Я знала, что я видела в момент, когда когти твари вспороли моему напарнику живот.

И я знала, что я видела в момент, когда задрала на нем рубашку.

И эти два знания в одной мне ну никак не укладывались.

Категорически.

И падение не было похоже на уход от удара.

И это “ты справлялась”. Да когда хоть я по мнению Солнышка справлялась?!

И, в конце концов, никуда не делся таинственным образом его подбитый глаз и разбитый нос. Вернее делись, но не таинственным образом, а когда он сам себя подлечил. И заняло это отнюдь не несколько десятков мгновений яростной драки, а гораздо больше при том, что серьезность ранений несравнима. 

Могу я накручиваться только потому, что перед делом Илиан рассказал мне о том, что верхушка Ордена (да и он сам) до сих пор опасаются, что с ним что-то нечисто?

И потому, что ловили мы вампира, который ловко прикидывается самым обычным человеком. Что не способствует вере в ближнего. 

Конечно, до самого обычного человека сыну графа Бирнийского было как отсюда до края мира пешком, но тем не менее, тем не менее. 

Я снова скосила глаза на Солнышко.

— Танис, что? — и даже вздрогнула, когда Илиан резко мой взгляд поймал. А он, не дожидаясь фальшивых заверений “ничего!”, произнес: — Ты весь день на меня смотришь так, будто только и ждешь, когда я тебя жрать начну. И уже прикидываешь, откуда начну, с головы или с пяток!

— Ну и?

— Что?..

— Откуда начнешь?

— Целиком! — рыкнул напарник. — А потом неделю буду животом от несварения маяться! 

— Чего это? — пробормотала я себе под нос. — Сам утверждал, что я вкусная…

Солнышко закатил глаза и слегка пришпорил лошадь, чем дивно меня приободрил. 

Ну… правда, не начал же жрать!

— Илиан, скажи, а ты вот сам за собой никаких странностей точно не замечал?

— Нет.

— И сны тебе не снились никакие подозрительные?..

Я не была уверена, почему я вернулась ко снам, но даже если я все равно никак не могла привязать к ним Солнышко, это еще ничего не значило. В конце концов, самый первый пришел ко мне в ночь моей знакомства с его голой задницей (со всем остальным я все же познакомилась уже утром!).

— Я говорил, мне не снятся сны. 

— Совсем? — въедливо уточнила я.

— Крайне редко, — буркнул явно раздраженный напарник. — Но они совершенно не подозрительны.

— А что именно снится?

— Ты.

Он произнес это зло и прямо.

— Мне снилась ты. Довольна?

И тут что-то толкнулось изнутри. Я задала вопрос прежде, чем успела осознать, откуда он вообще взялся:

— Илиан, а что аргус сказал по поводу нападения на меня возле Закатного леса?

Все изменилось внезапно: вот только что окружающая местность, которую я уже привычно и без усилий прочесывала поиском, не таила в себе никаких сюрпризов, и я ждала, что ответит на мой вопрос Камень —  и вот уже мир вокруг вспух чужой силой.

Илиан среагировал быстрее меня: подал своего коня вперед, разворачивая боком и поднимая на дыбы, загораживая от удара меня и моего коня, а затем чужая магия снесла выставленный совместный щит, и “Беги!” было последним, что я услышала, прежде чем неизвестное заклинание рассеяло в прах моего защитника, оставив вместо него лишь иссеченного, бьющегося в агонии коня..

“Беги!” —  билось у меня в ушах, когда я кошкой слетала с седла, сделавшего “свечу” гнедого.

“Беги!” — единственное, что я слышала, пластаясь рваными прыжками вперед.

“Беги!” —  и в мире нет больше ничего, кроме захлестнувших меня боли и безумия.

И клюнувшая меня стрела неважна, и заклинание, сумевшее достать на излете прыжка, тоже, и сворачивается тугими жгутами в копья моя сила, и Плясунья хохочет врагам в лицо “Умри!”. Брызги крови и магии, и отлетевшая в сторону чья-то голова, катающейся по траве с воем враг…

Всё смазалось в одну полосу, и впервые в жизни я била разом и сталью, и магией, на силе своей ненависти взяв высоту которая дается единицам, наплевав на собственные раны —  вокруг меня были враги, и я еще была жива, и только это имело значение.

А потом на меня навалилась могильная плита —  то ли маг, которого я сняла первым, все же оказался жив, то ли у них был еще один.

Меня прижало к земле, и я рычала, и выла, и хрипела, извиваясь всем телом, и бились, бились, не способные ничем помочь крылья моего вдохновения.