Хроники Ордена Церберов - Яна Ясная

— Это ты следил за мной? 

— Нет, — Камень подумал немного и неуверенно поправился: — Я думаю, что нет. Не знаю. Во всяком случае — осознанно точно нет. 

— Что это значит? — я снова разозлилась. Сплошное “не знаю” ужасно раздражало. Врет? Не похоже, что врет. А с другой стороны, уж точно не мне судить. Как я вообще могу теперь думать, что хоть что-то о нем знаю?

— Я говорил. Мне редко снятся сны. Но с твоего приезда в акрополь — гораздо чаще. Мне снилось, как ты трогала себя в первую ночь. Мне снилось, как ты ласкала меня, когда я спал…

Щекам стало отчаянно жарко, особенно той — по которой пришелся магический удар. 

— Но я не нападал на тебя возле Закатного леса!

Ага, да. И это возвращает нас к тому, на чем нас грубо прервали.

— Так что по этому поводу сказал аргус?

Илиан потер лоб.

— Прости, я забыл ему сказать. Я не знаю, как так вообще вышло, я только когда ты задала этот вопрос в первый раз понял, что забыл. Хотя твердо намерен был…

— Понятно… — глубокомысленно протянула я. 

Я старалась. Но чем дальше, тем сложнее было продолжать воспринимать его чудовищем. 

Сначала мне помогал не до конца угасший азарт схватки, шок и вбитые в подкорку рефлексы.

А теперь передо мной по-прежнему был просто Илиан. Камень. Солнышко. 

— Танис. Я клянусь, я ни разу не причинил вреда никому из людей, — он обернулся назад и поправился: — Ну… кроме этих. 

— По крайней мере, ты этого не помнишь, — оптимистично поправила я его. 

Взгляд, который последовал за этими словами мне тоже был прекрасно знаком. Обычно его сопровождала попытка нанести мне легкие телесные повреждения (или окунуть в ванную). И после этого он, кстати, утверждает, что не причиняет вред людям!

В груди снова отчаянно заныло. 

Я цербер. Я уничтожаю монстров, а не делю с ними жизнь, постель и сердце.

Илиан поднялся на ноги, он все еще выглядел обеспокоенным.

— Надо ехать. Тебе все еще нужна помощь целителя. Надеюсь в Колосне есть хотя бы ведьма. Идем.

Он протянул мне руку. 

Я помедлила, но потом все же вложила в ладонь свои пальцы. Ладонь была теплой, шершавой и надежной. 

Солнышко потянул меня на себя, помогая встать, а, когда неверные ноги подкосились, а в глазах от перемены позы потемнело — подхватил на руки, проигнорировав вялый и бессмысленный протест. Он донес меня до чужих лошадей, привязанных неподалеку, помог взобраться в седло, а потом вдруг отошел, чтобы вернуться с тем самым связанным телом на плече.

На мой мутно-озадаченный взгляд Камень коротко поясни:

— Этот жив пока. Надо будет допросить, если доживет до деревни.

Он перекинул бессознательное тело через седло, закрепил там, а потом подошел к моей лошади и вскочил в седло вместе со мной, прицепил повод “вьючной” к луке и отобрал поводья. 

И, когда лошадь тронулась, унося нас от места сумасшедшей резни, о причинах которой я подумаю когда-нибудь в другой раз, я позволила себе обмякнуть, откинуться на мужскую грудь и сползти в полубессознательное состояние. 

Когда оно сменилось полностью бессознательным — я не заметила. Но пришла в себя я уже в теплой кровати. 

Над головой — деревянный потолок, сплошняком увешанный пучками трав. Единственная горящая свеча бросает от них длинные тени. Шерстяное одеяло окутывает коконом, но меня, кажется все равно немного знобит. Я шевельнулась и пальцы выскользнули из золотистой шевелюры, когда та на мое движение вскинулась вместе с ее обладателем.

Внутри всколыхнулась странная досада на то, что в своем бессознательном сне я, оказывается, за него держалась. 

Я все еще растеряна. Я все еще не знаю, как во всему этому относиться.

— Как ты себя чувствуешь?

— Который час? — я проигнорировала вопрос и попыталась приподняться, чтобы нашарить взглядом окно. Не особенно преуспела. Слабость была такая, будто мышц в теле совсем не осталось.

— Скоро утро. 

Он коснулся тыльной стороной ладони моего лба. Покачал головой. Поднялся. Два шага. Плеск воды. Два шага. 

Камень подсунул ладонь под мою спину, помогая сесть. Сунул в руки глиняный стакан. Я принюхалась. Хороший отвар. Тетка Карима такой варила тоже. Значит, ведьма в Колоснях есть. 

Я выпила все до дна и сползла обратно в свой теплый кокон. Глаза закрывались сами собой. Но это нормально. Я проснулась от того, что поднимается жар, но отвар подействует, и все будет хорошо. Нужен только сон и время. Правая половина лица больше не горела, но и не чувствовалась. Ведьма ее обезболила. Но повязки нет, это хорошо, наверное. Если бы была повязка, точно следовало бы ждать шрама на пол лица...

Странно, что он все еще здесь. 

Мог бы ведь передать меня на руки ведьме, и бежать. У меня раны серьезные, но жизни не угрожают, можно настолько не беспокоиться и не терять драгоценное время.

Неужели он совсем не боится, что я сдам его Ордену?

Разве я могу молчать о том, что в наших рядах завелось что-то совершенно неведомое?

Даже если он не угрожает людям. С этим нужно разобраться, верно?

Голова была тяжелой.

Солнышко, кажется, решил, что я снова уснула, потому что он осторожно гладил меня, перебирая волосы.

Это было приятно. 

Хорошо.

Надо поспать.

Я посплю, поправлюсь и приму решение на свежую голову.

Наверное, плохой из меня цербер. Потому что хорошему и в голову не пришло бы размышлять…

Зря надеялась.

Решение не принялось ни после сна, ни после бодрящих зелий, ни после еще куда более бодрящего допроса выжившего.

Ни после того, как мы покинули деревню, оставив его местным властям на откуп как дорожного разбойника. 

Ни после тряски в седле по дороге в Логово.

И его стены уже были видны на горизонте.

А решения у меня все еще не было.

Мы с Илианом с момента выезда из Колосней не обменялись ни словом, хотя у меня зудело до невозможности спросить, почему он все еще здесь, и почему едет со мной туда, куда ему ехать категорически нельзя. 

Не то, чтобы его это, конечно, смущало последние десять лет, но… но!

Поэтому я испытала даже облегчение, когда он вдруг остановил лошадь.

Ну, наконец-то! Наверное, он просто хотел проводить меня до Логова, а теперь, когда до него рукой подать, он скажет, что на этом спасибо и прощай. А я смогу уже не терзаться и все рассказать Великому аргусу с чистой совестью.