📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгФэнтезиМосква 2042 - Владимир Войнович

Москва 2042 - Владимир Войнович

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 55 56 57 58 59 60 61 62 63 ... 95
Перейти на страницу:

— Так точно! — вскочил Жуков

— Сиди, сиди. Так вот, Жуков, поскольку нам предстоит описание ночи перед, можно сказать, решающим как бы сражением, надо, понимаешь, соответственно использовать такие вот сильные в художественном отношении средства Ты, конечно, природу умеешь описывать, ты в этом деле, ничего не скажешь, мастак. Но с другой стороны, природой увлекаешься, а о политическом и военном моменте забываешь. Иногда даже абстрактная такая картина создается, когда ты там луну, тучи, реку или соловьев всяких описываешь. Само по себе оно хорошо и даже здорово получается, но к моменту иногда не подходит. Так вот сейчас ты подумай своей головой и пойми. Это тебе не просто какая-то ночь, а ночь, можно сказать, перед главным сражением. В описании природы должно быть побольше чего-то такого тревожного. Если уж хочешь изобразить луну, так надо так, чтобы она только время от времени выглядывала, а вообще пусть будет покрыта черными или, я вот даже так сильно выражусь, зловещими пусть будет покрыта тучами. Ну и, само собой, всякие там ночные, как бы сказать, шорохи, звуки. Соловьев никаких не надо, это уж, когда до описания победы дойдем, тогда пиши своих соловьев, сколько хочешь. А сейчас нам нужны какие-нибудь такие тревожные, понимаешь ли, птицы Вороны, допустим. Как вороны по ночам кричат?

— Никак, комсор генерал, не кричат! — вскочил Жуков. — Они днем и вечером кричат, а ночью они молчат.

Ну, если вороны не кричат, тогда, понимаешь, изобрази каких-нибудь ночных птиц, филинов каких-нибудь, что ли.

— Я выпь изображу, комсор генерал. Она очень тревожно кричит.

— Вот, правильно, — удовлетворенно заметил генерал. — Соображаешь. А ворон, собственно говоря, мы можем в утреннюю панораму вставить. Когда накануне боя они собираются и думают, понимаешь, что им сейчас тут чего-то обломится. Ну, теперь ты, я думаю, свою задачу понял. Переходим к следующему вопросу. Что у меня тут записано? Ага. Думы перед боем. Ну, значит, разъясняю ситуацию. Предстоит тяжелое сражение с бурят-монгольскими захватчиками. И конечно, у Гениалиссимуса возникают, понимаете ли, всякие думы. Нет, думы, конечно, не мрачные, он, как выдающийся оптимист, верит в окончательную победу, но думы у него в этот момент должны быть мудрые, глубокие и, я бы даже сказал, философские. Это я тебе говорю, Савченко. Ты у нас философ, тебе и карты в руки. Ты описываешь думы Гениалиссимуса и должен все время помнить, что основные его думы великие и гениальные. И главные, как бы сказать, идеи в этих думах должны уже иметь свое отражение. Ну, и, само собой, в этих думах перед боем должен отразиться и свойственный Гениалиссимусу исторический оптимизм. Он может примерно так думать, что вот пускай я лично погибну, но зато жизнь моя будет отдана не зазря, а за общее, понимаешь ли, счастье. Понятно?

— Понятно, — спокойно ответил Савченко. — Ну, насчет описания всяких таких военных приготовлений, дислокации разных частей, описания видов оружия и прочего я не беспокоюсь, у нас по этому делу вот Малевич, — генерал указал на одного из полковников, — крупный специалист, бывший штабист, ты, я думаю, Малевич, с этим отлично справишься, ну и ты, Штукин, в саперном деле тоже, я знаю, более или менее разбираешься.

Планерка подходила к концу. Двум корректорам было дано указание не допускать грамматических ошибок, а поэт Мерзаев получил специальное задание оснастить будущую главу красочными эпитетами и яркими метафорами.

На этом планерка закончилась Коммуний Иванович пожелал всем участникам хорошего творческого настроения и больших успехов в труде.

Офицеры со своими блокнотами и карандашами организованно покинули кабинет, а мы со Смерчевым остались.

— Ну вот, — сказал Коммуний Иванович, — теперь вы видели, как мы работаем. Трудно, понимаете ли, руководить таким большим коллективом. Один одно пишет, другой — другое, иной раз одно с другим никак не согласуется, приходится заставлять людей переделывать. Ваши произведения сколько человек писали?

— Как это сколько? — удивился я. — Я один их писал.

— Один? — изумился Смерчев. — Совершенно один? И вы сами описывали и природу, и любовь, и переживания героев и следили за тем, чтобы не допускать идейных ошибок?

— Вот уж чего не делал, того не делал, — сказал я. — То есть, конечно, я пытался следить за тем, чтобы мои герои в идейном отношении были ужасно стойкими, но, поскольку я сам был нестойкий, они у меня тоже в этом плане были иногда очень даже порочными.

— Так я и думал, — сказал Смерчев и покивал головой. — Конечно, одному человеку написать большое произведение, чтобы оно было одновременно и высокохудожественно и высокоидейно, просто невозможно. А вы оставайтесь у нас. Мы вам дадим целую бригаду писателей. Вы им только будете давать указания, они будут писать, а вы подписывать.

Не успел я ответить шуткой на предложение Смерчева, как дверь отворилась, в кабинет влетел взмыленный Сиромахин. Он пошушукался со Смерчевым, а потом объявил мне, что мы с ним должны немедленно ехать в Кремль.

Часть пятая

В Кремле

В Кремль мы прибыли в конце рабочего дня, примерно в половине шестого.

Я заметил, что и здесь Дзержин был своим человеком.

Мы шли по длинным и широким коридорам, устланным красными дорожками, через какие-то залы с огромными окнами и тяжелыми многоярусными люстрами, большими картинами и чьими-то бюстами, мраморными, а иногда даже и бронзовыми в углах. Я на ходу пытался сообразить, где здесь Георгиевский зал, а где Грановитая палата, но понять ничего не мог и сосредоточиться не успевал.

Многие двери охранялись. Когда мы проходили сквозь них, два автоматчика лихо брали на караул и щелкали каблуками.

Наконец мы оказались в очень просторной комнате с большим зеленым столом посередине. Комната была украшена многими портретами. Слева портрет Гениалиссимуса во весь рост в мундире и в сияющих сапогах. Он смотрел на противоположную стену, с которой ему отвечали восхищенными взглядами Христос, Маркс, Энгельс и Ленин.

В этой комнате в углу за большим столом со многими телефонами и даже селектором сидела средних лет секретарша в форме полковника. Ответив на наши приветствия самой дружелюбной улыбкой, она скрылась за кожаной дверью и, тут же вернувшись, пригласила нас в кабинет.

Кабинет был большой, старинный, из прежней жизни. В нем была дорогая мебель, кожаные диваны, кресла и длинный стол для совещаний. Другой стол, письменный, с десятком телефонных аппаратов разного цвета стоял в дальнем углу и за ним под поясным портретом Гениалиссимуса, разворачивающего рулон Правды, сидел представительный пожилой человек с совершенно лысым отполированным черепом и с маршальскими погонами на плечах.

Выйдя из- за стола, он удивил меня тем, что был не в коротких, как все, штанишках, а в суконных голубых галифе с красными лампасами и высоких хромовых сапогах. На голубом его кителе было много разных орденов, включая самые высшие. Дзержин представил нас друг другу, и я узнал, что передо мной первый заместитель Гениалиссимуса по БЕЗО, Главный Маршал Москорепа, пятижды Герой Москорепа, Герой Коммунистического труда Берий Ильич Взрослый. Берий Ильич обнял меня, как родного, похлопал по плечу, сказал: Так это вы! — и, повернувшись к Дзержину Гавриловичу, спросил, как идет подготовка к моему юбилею. Дзержин доложил, что подготовка идет полным ходом, трудящиеся вступают в соревнование, берут на себя повышенные обязательства, а Редакционная Комиссия готова выпустить массовым тиражом мою книгу, но…

1 ... 55 56 57 58 59 60 61 62 63 ... 95
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?