Повседневная жизнь королевских мушкетеров - Екатерина Глаголева

Со своей стороны, парламент умолял короля приостановить на какое-то время сбор налогов и срочно созвать Штаты; одновременно он принимал свои меры против мятежников.

Вся Нижняя Бретань была в огне. «Восстание гербовой бумаги» стало называться еще и «восстанием красных колпаков» по отличительному знаку, который избрали себе бретонские крестьяне. В Бретань срочно отправили мушкетеров, которыми вместо д'Артаньяна, погибшего при Маастрихте, командовал Луи де Форбен.

Герцог де Шон ничего не предпринимал до подхода войск, вытребованных им у короля; единственным человеком, попытавшимся восстановить мир, был иезуит отец Монуар – «последний бретонский апостол»; но шесть тысяч солдат под командованием де Форбена уже шли в Бретань. 16 августа они были в Нанте, затем в Кемпере; в середине сентября у Тимера состоялось сражение, которое положило конец восстанию. Затем начались репрессии.

Людей толпами отправляли на галеры, вешали без счета, колесовали и четвертовали без всякой жалости. Отец Монуар добился позволения облегчать душу несчастных, которых казнили тысячами. С 18 сентября по 12 октября герцог де Шон ездил по всей провинции, включая Сен-Брие и Сен-Мало, творя жестокие казни; при этом он продолжал посылать жителям Ренна успокаивающие письма. 12 октября он вступил в Ренн во главе внушительного военного отряда и повел себя так, словно находился в завоеванной стране. Парламент изгнали в Ванн, он пробыл там четырнадцать лет и смог вернуться обратно только за плату в полмиллиона ливров; горожан разоружили; главную улицу стерли с лица земли, а жителей изгнали – больше четырех тысяч человек были обречены скитаться, умирая от холода и голода, давать им приют было запрещено под страхом смертной казни. В городе разместили на постой гарнизон в шесть тысяч солдат, которые издевались над горожанами как могли. Герцог оставался глух к самым слезным мольбам: «…он был из той породы людей, которые запрещают баранам блеять не только когда их стригут, но и когда с них сдирают шкуру». Потом начались казни…

В ноябре войска под командованием де Форбена в строгом порядке покинули Бретань и в нее вторглась новая армия в десять тысяч человек – недисциплинированная, не соблюдающая никаких правил, которая тотчас приступила к грабежам. Тот же кошмар – грабежи, насилия, убийства, издевательства над женщинами и детьми – творился в Гиени и Гаскони. Парламент Бордо отменил свое постановление о прекращении выплат; в наказание за бунт в городе расквартировали на зиму восемнадцать полков, что обошлось горожанам в миллион ливров.

Война, продолжавшаяся на Рейне, вынудила короля отозвать войска 1 марта 1676 года.

Восстание «красных колпаков» было неслыханным по своему размаху; ничего подобного во Франции не повторялось целый век (если не считать восстание камизаров – протестантов из Севенн – против отмены Нантского эдикта). Однако оно было именно бунтом, а не крестьянской войной, как предыдущие мятежи; некоторые историки пытаются представить его как первый опыт «классовой борьбы»: дворяне и крестьяне находились по разные стороны баррикад, никаких вождей из «благородных» у повстанцев не было; роты драгун-разночинцев, метивших в дворяне или хотя бы в высшую буржуазию, – без всяких сантиментов расправлялись с «зарвавшимся плебсом».

Мушкетеры тоже участвовали в подавлении восстаний, но лишь на стадии военных действий, а не зверской расправы: возможно, кодекс чести предписывал им воевать только с теми, кто сражается с оружием в руках. Король благоразумно воздержался от того, чтобы отправить их в Гасконь, хотя еще неизвестно, что оказалось бы сильнее – земляческая солидарность или сословная. Когда д'Артаньяну по воле короля пришлось играть роль тюремщика при арестованном Никола Фуке, а потом при опальном герцоге де Лозене, он вел себя чрезвычайно учтиво со своими «подопечными», стараясь всячески облегчить им существование. Вряд ли он отнесся бы так же к Антуану дю Руру Во время «восстания гербовой бумаги» в Бигорру отправили роту из ста шестидесяти драгун, которых разместили на постой у местного населения: жителей грабили, избивали, унижали. Новый губернатор Гиени герцог де Роклор вступился за них, и через год (!) его требования были частично удовлетворены: король своим ордонансом освободил от постоя священнослужителей и дворян, находящихся на действительной службе.

Следует подробнее остановиться на эпизодах, когда королевским мушкетерам приходилось играть не свойственную им роль тюремщиков.

В начале сентября 1661 года Людовик XIV дал подпоручику мушкетеров д'Артаньяну тайное и ответственное поручение: арестовать суперинтенданта финансов Никола Фуке, который настолько обогатился и забрал в свои руки такую власть, что держал себя как первое лицо в государстве. Арест должен был произойти в Нанте, где тогда находился двор. Д'Артаньян заблаговременно расставил своих мушкетеров возле резиденций короля и его пока еще всесильного министра, чтобы предотвратить возможный побег. Операция прошла успешно, и вскоре Фуке уже сидел в зарешеченной карете, увозившей его в Анжер. В этой же карете ехали сам д'Артаньян и его помощники – сержант мушкетеров Мопертюи и гвардейский лейтенант Деклаво, а позади скакал эскорт из сотни мушкетеров.

Прибыв в замок Анжера, д'Артаньян расставил посты охраны и занялся обустройством узника; в частности, мебель для него он приобрел за свой счет. Эти заботы не мешали ему не спускать с него глаз и подвергать самым тщательным обыскам. Через несколько дней король поручил его заботам еще одного арестованного – секретаря Фуке Поля Пелиссона, историографа Французской академии, который отказался отречься от своего господина и свидетельствовать против него. Из Нанта в Анжер Пелиссона доставил квартирмейстер первой мушкетерской роты де Сен-Map с отрядом в двадцать мушкетеров. 1 декабря арестованные и конвоиры выехали в Амбуаз, причем мушкетерам приходилось прокладывать дорогу через толпы сбегавшихся окрестных жителей, выкрикивавших ругательства и оскорбления в адрес опального министра. В Туре разъяренная толпа чуть не опрокинула карету, и во время остановки в этом городе мушкетерам приходилось разгонять подозрительные сборища. Во избежание инцидентов решено было покинуть Тур в три часа ночи. Оставив Фуке в Амбуазе, д'Артаньян доставил Пелиссона в Париж и сдал его с рук на руки своему другу Франсуа де Бемо, коменданту Бастилии.

В конце декабря Фуке перевели в Венсенский замок, и распри, возникшие между двумя офицерами, которым была поручена его охрана, вынудили короля спешно отправить туда д'Артаньяна, который уже доказал свою компетентность в этом вопросе. У дверей камеры Фуке отныне постоянно дежурил специальный отряд мушкетеров, в самой камере находились двое часовых; единственным связующим звеном между узником и внешним миром был д'Артаньян. Во все время судебного процесса над Фуке он спал в комнате по соседству с камерой своего подопечного, установив там походную кровать. Более бдительного охранника и представить себе было нельзя. Однажды д'Артаньян арестовал некоего человека, который пытался подкупить одного из мушкетеров, чтобы тот передал заключенному записку. Король доверял только ему: в бумагах Фуке были обнаружены письма Бемо, написанные в те времена, когда тот заискивал перед суперинтендантом, находившимся на вершине могущества. Дело Фуке поссорило двух друзей.