Час в копилке - Фёдор Михайлович Шилов

к 23 часам. Большие часы над барной стойкой всё время были у меня перед глазами. А ещё можно было ориентироваться по смене программ на экране телевизора. Был включён федеральный канал и в одиннадцать вечера показывали новости.

Я всё-таки заказал себе стейк. И ещё пива.

В бар заходили новые посетители, прежние выходили подышать или расходились по домам. Сегодня народу было не много. Оно и понятно — понедельник. Вечером в пятницу не дай бог упасть ложке или ножу, шутил бармен. По примете — кто-то придёт. А куда нам их сажать?

Вошли двое. Я узнал их. Видел в студии «Путник». Аврору запомнил хорошо. К девушке сына я проявлял более пристальное внимание, чем к остальным актёрам. Вроде они ещё только присматриваются друг к другу, но со стороны понятно, что ещё месяц-другой и отношения перейдут в новую фазу. Многое решит лето: разлука либо сблизит их, либо разведёт навсегда. А если не будет разлуки на три месяца, то исход тот же — им либо понравится проводить вместе больше времени, либо не понравится.

С ней был рыжий парень. Артём или Тимур… В «Путнике» есть парни с обоими именами, и я почему-то их путаю, хотя у рыжего весьма выразительная внешность. Вот не было бы в каком-нибудь из двух имён буквы «р», и я бы придумал себе мнемоническое правило: эр — рыжий, значит, Артём. А так эр может значить и «Артём», и «Тимур».

Они сели за столик. Парень заказал себе пиво, Авроре — пина-коладу. Бармен принесёт. Не спросит паспорт, и даже не снизит норму рома. Вернее, он всем, конечно, не доливает прописанную в барной карте норму, но несовершеннолетней мог бы и ещё пару капель убавить.

Я резал стейк. Прожарка медиум вел. Но внутренний зверь требовал крови. Ха, ещё несколько минут и здесь будет столько крови, словно все посетители разом заказали тар-тар и коктейль «Кровавая Мэри». И — ну, вы меня понимаете — никакого томатного сока!

К стойке подошёл подвыпивший невысокий мужчина в сером клетчатом костюме. Несколько пуговиц на тёмно-серой рубашке было расстёгнуто.

— Послушайте, сколько можно ждать заказ? — Мужчина хотел сесть на барный стул, но как-то неловко наступил на металлическую подножку. Стул покачнулся. Со второй попытки он всё-таки уселся.

— Что вы заказали? Я уточню на кухне степень готовности…

— Я понимаю, — продолжил мужчина чуть заплетающимся языком, — этот ваш Монетка — парень с придурью…

Я обратился в слух. Только что отрезанный кусок стейка застыл на моей вилке.

— Глянь-ка вот сюда! — Мужчина пухлым пальцем ткнул в прикреплённый к стойке календарь. Казалось, в мечтах он тыкает бармена в календарь носом. — Какое сегодня число?

— Двадцать второе апреля, — пожал плечами бармен, озвучивая очевидное: в начале рабочего дня он всегда передвигал красное окошечко на положенное место.

— Вот именно! А я сделал заказ ещё двадцатого февраля! Открой-ка свою тетрадку, да полюбуйся, недоумок! Когда я вписывал имя в киллерскую тетрадь, я понимал, что могу расстаться с жизнью, но совершенно не ожидал, что потрачу деньги попусту!

Мужчина распалялся и говорил всё громче. Он привскакивал с барного стула, отчего тот покачивался, того и гляди — завалится набок и утащит седока за собой.

Значит, это ещё один недовольный. Кто-то, с кем у меня вышла осечка.

— Два месяца! — орал мужчина. — Два месяца прошло, а жертва жива! Пора что-то делать! Пора как-то определиться уже, господин Монетка! А то я решу, что меня кинули! Ну-ка, ну-ка, проверь-ка, записано ли у тебя? Или ты, придурок, и писать-то не умеешь?

Бармен катнул желваки, но молча достал и перелистал киллерскую тетрадь. Развернул её на нужной записи и положил перед посетителем.

— Вот видишь! Два месяца прошло!

— Бармен, — крикнул я со своего места и, дождавшись, пока он повернётся ко мне, попросил нож поострее.

Бармен кивнул, взял нож, обернул его в салфетку и выложил на барную стойку, жестом предложив мне подойти и взять.

Я встал. Не спеша дошёл до стойки, постоял рядом с возмущённым заказчиком, несколько поутихшим на время нашего общения с барменом. Взял нож, медленно развернул салфетку. А вот дальше тянуть не стал.

Схватил мужчину в костюме за волосы, резко запрокинул голову.

— Выбор сделан, — прорычал я ему в ухо и с этими словами что есть силы резанул по шее.

Ножом я задел артерию. Или вену? Или что там на шее, когда хлещет?

А хлестало во все стороны. Вверх. А потом рикошетом от потолка — в телевизор. В гостей. Кровь лилась на голову бармена, окрасив алым его седую шевелюру, брови и бороду. Кровь капала с его ресниц. Кровь залила стойку и покрыла ту самую запись от 20 февраля. Словно росчерк об исполнении. Кровь текла по моим рукам, стекала по предплечьям. Затекала в рукава. Бордовыми сосками набухла ткань моей рубашки на локтях, сквозь неё сочились густые капли.

Труп свалился со стула.

Я стоял в луже крови. Мне казалось, что его кровь везде. На моей одежде. Под рубашкой и брюками. В моих собственных сосудах.

Мерзость…

Бармен застыл и не отрываясь смотрел на меня. Я готов был поклясться, что сейчас он видел моё настоящее лицо. Все посетители видели моё настоящее лицо. С ужасом таращились на меня Аврора и Артём. Именно сейчас память дала мне вспомнить его имя без сомнений. Эдакий обмен: он увидел моё лицо, я вспомнил его имя.

Знают они — знает и Макс.

В глазах бармена я читал осознание. Возможно впервые, он почувствовал себя соучастником. А я впервые почувствовал себя убийцей. Прежде я делал всё ленивым щелчком пальцев и никогда — осознанным движением руки. Это был ничего не стоивший мне жест. Я не знал своих жертв, не особо задумывался, прогоняя их через свою короткую анкету, кто они, сколько весят, чем пахнут, как живут и почему больше не должны жить. Щелчок. Просто потому, что мне так захотелось. Потому что мне достался такой дар. Потому что невозможно тянуть всю жизнь записки только из белой шкатулки. Потому что кто-то должен исполнять чьи-то заветные чёрные желания…

И вот оно — моё первое обычное убийство. Ставшее для меня самым необычным.

Мерзость…

Меня мутило.

— Прибери здесь всё, — приказал я бармену и вышел из «Трёх тетрадей». Меня стошнило прямо на пороге. Я вытер губы, размазав по лицу кровь. От ощущения липкости на лице меня снова вывернуло.

Я шёл по улице, останавливаясь едва ли не у каждого столба. Запах крови казался таким густым, что я задыхался, будто запах и впрямь