Одна на две жизни - Галина Львовна Романова

Последние слова она произнесла, глядя на Ариэла, и тот поклонился:

— Что всего-навсего лишний раз доказывает известный постулат о том, что мужчины ничего не понимают в женщинах и часто судят о них весьма ошибочно и поверхностно!

— Милый льстец. — Герцогиня улыбнулась и пожаловала ему руку для поцелуя.

Он припал к ней губами с пылом любовника.

— Вам, сударыня, я никогда не льстил и всегда говорил только правду! Разве я могу не оправдать высокое доверие, которое вы мне когда-то выразили? Поверьте, я глубоко раскаиваюсь в этой ошибке и сожалею о том, что заставил вас потратить на нас свое время.

— Я не сержусь, — ответила Лариса Ольторн. — И в доказательство прошу вас обоих остаться на обед.

В Агнии взыграла гордость. Захотелось встать и вежливо отказаться, но по выражению лица Ариэла она поняла, что провожать ее никто не собирается. А уйти в одиночку — позор еще больший, чем этот странный унизительный отказ. И она нацепила на лицо светскую улыбку и рассыпалась в благодарности.

— Как она могла? Как она смела так со мной поступить?

Молодая женщина дала выход обуревавшим ее чувствам уже по дороге домой. Она отказалась от коляски, которую любезно предоставила им герцогиня, и шла пешком. Ариэл шагал рядом, крепко стискивая ее локоть. Уже несколько раз молодая женщина пыталась вырвать руку, но хватка у мужчины была железной. Он словно нарочно сжимал пальцы все крепче и крепче.

— Я в жизни не испытывала такого унижения! Даже когда меня представляли этой вашей двоюродной бабушке и госпоже Парате Боуди! Она смотрела на меня как на полное ничтожество. — От обиды хотелось плакать. — Она оскорбила меня!

— Ты ее тоже, — внезапно нарушил молчание Ариэл.

От удивления Агния даже остановилась.

— Когда? И чем?

— Несколько дней назад. Ты назвала ее светлость дурой.

— Я?

— Ты. — Он дернул ее за локоть, потащив дальше. — Несколько дней назад. Ты сказала, что дура та женщина, которая мне поверила.

— Значит, это она внесла за тебя залог?

— Да. Ее светлость герцогиня Лариса Ольторн. Лучшая женщина в мире. Единственная и неповторимая.

— Вот и шел бы к ней, раз она такая!

— Ты когда-нибудь научишься не оскорблять людей? — Теперь уже остановился Ариэл, за локоть развернул Агнию лицом к себе. — Ладно я. Ты ненавидишь меня, и я смирился с этой ненавистью, хотя, клянусь кровью Первопредка, больше всего на свете я хочу от тебя уйти. Но за что ты не любишь людей, которые относятся ко мне по-человечески? Почему ты считаешь меня настолько ужасным, что не можешь допустить даже мысли о том, что меня тоже можно хотя бы уважать? Я привык к тому, что меня презирают: когда открылась правда о моем происхождении, только Марек не отвернулся от меня, а остальные Боуди не захотели знать. Бабушка так вообще высказала мне пожелание поскорее сдохнуть и не позорить их благородный род своим существованием. Да, я ничего не достиг. Мне скоро двадцать восемь, а у меня ни дома, ни семьи — только обвинение в двух убийствах, которые я не совершал… У меня даже камзол чужой! И вот в кои-то веки нашлась женщина, которая отнеслась ко мне по-доброму — и ты тут же поливаешь ее грязью. За что? Ведь она…

Оборвав сам себя, он отвернулся, и Агния прижала ладони к щекам. Прямо перед ее глазами оказалась широкая мужская спина, обтянутая старым сукном. Ариэл стоял удивительно прямо, напряженный, словно каменный. А она чувствовала себя словно в клетке. И кругом глухие стены. Каменные. Обтянутые сукном…

Проще простого было повернуться и уйти. Этот тип ее обидел. Он ее оскорбил! Он нарочно все подстроил. Знал, что речь идет о знатной и богатой даме, но ни словом, ни жестом не намекнул на нее, а вместо этого заставил Агнию… просто-напросто ткнул носом… И теперь отвернулся! И если он совсем решит уйти, она не сможет его удержать. Просто останется стоять одна, никому не нужная…

Агния всхлипнула от жалости к себе и попыталась успокоиться. Нельзя плакать. Благородные дамы не плачут. По крайней мере, на людях. По крайней мере, вот так, из-за пустяка… Но ничего себе пустяк! Ее обидел мужчина! Обидел ни за что! Ну подумаешь, сказала что-то не то. Так ведь не в лицо герцогине Ольторн! А если — тут стало страшно, так страшно, что слезы мигом высохли, — если он передал ее светлости, что Агния назвала ее дурой? И герцогиня нарочно позвала ее в гости, чтобы унизить?

Прижав ладони к лицу, она изо всех сил боролась с подступающими слезами, когда над головой раздался мягкий голос:

— Ну вот… Теперь ты понимаешь, каково было мне?

И то ли от того, что так оно и было, или от того, что Ариэл произнес эти слова спокойно и даже нежно, Агния не выдержала и расплакалась в голос. И когда ее обняли за плечи, уткнулась лицом в обтянутую сукном грудь убийцы своего мужа. Его крепкие руки обнимали, прижимали, и от их крепости и надежности хотелось плакать еще сильнее.

— Ты… ты… — всхлипывала она, — ты такой…

— Да, я такой. Ты мне тоже сделала больно. Теперь вот ревешь от жалости и обиды. А я стою, как дурак, и жалею тебя… На вот платок. Вытри нос. Я пока найду экипаж!

Удерживая ее одной рукой, второй Ариэл полез в карман камзола. Замер. Пошарил по большому накладному карману.

— Хм…

Поменял руку, сунулся в другой карман.

— Странно. Куда я мог его задевать? И кисета нет… И кошеля… Погоди-ка!

Он опять полез в первый карман. Эта суета немного отвлекла Агнию. Она чуть отстранилась, глядя, как Ариэл, нахмурившись, шарит по карманам.

— Куда оно все…

— Ариэл, — рискнула позвать она, — это не твой камзол.

— Вот дьявол, ты права! — Он вспомнил, что, уходя из алфизической лаборатории, стащил с гвоздя чью-то чужую одежду. — Что это?

В руке обнаружился клочок бумаги. Развернув его, Ариэл уставился на несколько строчек, написанных знакомым почерком. Свободной рукой несильно ударил себя по щеке.

— Ты чего? — забыв и слезы, и обиду, Агния потянула его за обшлаг рукава, пытаясь заглянуть в бумажку. — Адрес какой-то… Что это такое?

— Это… — Ариэл осторожно свернул бумажку и убрал обратно в карман. — Как тебе объяснить… Кажется, я нашел убийцу Фила Годвина.

Заперев дверь в лабораторию изнутри, мастер Молос торопливо прошел к дальней стене. Воровато выглянул в окно — не идет ли кто — и откинул плотно пригнанную крышку, сбитую из нескольких досок. Вход в подвал имелся во многих лабораториях на первом этаже, и никого не должно было удивить, что алфизик собирается спуститься туда, но мастер Молос все равно волновался. Откинув крышку, он еще раз прислушался к шуму снаружи. Нет, все тихо и спокойно.

Но причины для беспокойства имелись, и еще какие. Несколько минут назад его вызывал ректор для доверительной беседы. За три месяца никаких результатов — это плохо. И не надо отговариваться смертью первого помощника! Марек Боуди был всего-навсего помощником и подмастерьем. Звание мастера он должен был получить только по завершении эксперимента, до которого не дожил. Но мастер был обязан продолжать исследования! Почему три месяца он топтался на месте, а когда его прижали, разродился показательным выступлением, не имеющим особого практического значения?