Моя жизнь, или История моих экспериментов с истиной - Мохандас Карамчанд Ганди

Освободившись от военной службы, я почувствовал, что мне следует теперь работать не в Южной Африке, а в Индии. Это не означало, что моя миссия в Южной Африке была завершена, но я начал опасаться, что здесь вся моя работа сведется к труду ради материальной выгоды.

Оставшиеся дома друзья тоже звали меня вернуться, но я и сам понимал, что принесу в Индии куда больше пользы. Что касается работы в Южной Африке, то ее могли выполнять за меня мистер Хан и мистер Мансухлал Наазар. И я обратился к своим коллегам с просьбой отпустить меня. После долгих и трудных переговоров они согласились при одном условии: я должен был вернуться в Южную Африку, если в течение года мои услуги понадобятся общине. Я посчитал такое условие трудным, но любовь, связывавшая меня с южноафриканской общиной, вынудила меня принять его.

Так пела Мирабай. Тончайшая ниточка моей любви к общине была неразрывна. Глас народа — глас Божий, а тогда голоса друзей звучали очень отчетливо, и потому я не мог нарушить обещание. Я принял условие и получил их благословение.

В то время тесно я был связан только с Наталем. Индийцы Наталя буквально искупали меня в нектаре своей любви. Они устраивали повсюду прощальные вечера и осыпа́ли меня дорогими подарками.

Подарки мне вручали и до возвращения в Индию в 1899 году, но на сей раз это было что-то невероятное. Среди подарков, конечно, были и изделия из золота и серебра, но встречались среди них и просто бесценные вещи, усыпанные бриллиантами.

Какое право я имел принимать такие подарки? А приняв, как мог я и дальше убеждать себя, что мое служение общине бескорыстно? Все подарки, за исключением нескольких от клиентов, были благодарностью за мое служение общине, и теперь не стало разницы между клиентами и соратниками, поскольку клиенты тоже помогали мне в общественной работе. Среди подарков было золотое ожерелье, стоившее пятьдесят гиней и предназначавшееся моей жене. Но даже оно было подарено мне за мою работу на общину, а потому его нельзя было отделить от остальных.

После прощального вечера, когда мне вручили все эти предметы, я провел бессонную ночь. Расхаживал по своей комнате в глубоком волнении, но не мог найти решения. Мне было трудно отказаться от подарков, стоивших огромных денег, но еще труднее было оставить их себе.

Если я оставлю их, как мне объяснить это детям? Как убедить жену в своей правоте? Я ведь научил семью тому, что жизнь следует посвятить служению общине и что само по себе служение и есть высшая награда за него.

У меня дома не было никаких дорогих украшений. Мы достаточно быстро упрощали свою жизнь. Как же в таком случае мы могли позволить себе, например, золотые часы? Какое право имели носить золотые цепи и кольца с бриллиантами? Я постоянно уговаривал других людей побороть свою безрассудную страсть к ювелирным изделиям. Что же мне теперь делать с внезапно свалившимися на меня драгоценностями?

Я твердо решил, что не могу оставить их себе, и написал письмо, в котором указал, что жертвую все эти вещи на нужды общины и назначаю Парси Рустомджи и других своих друзей доверенными лицами. Утром я посоветовался с женой и детьми, а потом избавился от этой обузы.

Я догадывался, что у меня возникнут трудности, когда я буду убеждать жену, но с детьми проблем не должно было быть. А потому я решил, что они станут моими адвокатами в этом нелегком деле.

Сыновья охотно согласились.

— Нам не нужны эти дорогие подарки, мы должны вернуть их общине, а если однажды нам понадобится нечто подобное, мы купим это сами, — заявили они.

Я был рад слышать такие слова.

— Значит, вы договоритесь со своей матерью, верно? — спросил я.

— Разумеется, — отвечали они. — Берем это на себя. Ей не нужно носить дорогих украшений. Она, возможно, захочет оставить их для нас, но если нам они не нужны, почему бы и ей не согласиться расстаться с ними?

Но, как выяснилось, сказать было проще, чем сделать.

— Тебе они, быть может, и не нужны, — заявила жена. — Они не нужны и детям, вероятно. Они ведь пляшут под твою дудку. Я понимаю, почему мне самой не разрешено носить их. Но что насчет моих будущих невесток? Им они наверняка понадобятся. И вообще кто знает, что случится завтра? Я не хочу отказываться от вещей, подаренных с такой любовью.

Уговаривая меня, жена зарыдала, но дети стояли на своем. И меня она тоже не заставила изменить свое решение.

Затем я стал мягко увещевать ее:

— Наши дети еще не женаты. Мы же с тобой не хотим для них ранних браков. Когда они повзрослеют, смогут сами позаботиться о себе. И уж наверняка наши сыновья не возьмут в жены девушек, которым потребуются дорогие украшения. А если нечто подобное все-таки понадобится, я всегда рядом. Попросишь меня купить.

— Попросить тебя? Ты лишил собственных украшений меня, не давал мне покоя, пока я не отказалась от них! Представляю, как ты будешь покупать украшения для снохи! Ты, уже сейчас пытающийся превратить наших сыновей в садху! Нет, мы не вернем эти подарки. Кроме того, скажи на милость, какое право ты имеешь распоряжаться ожерельем, подаренным мне?

— Лучше скажи: ожерелье подарили нам за твое служение общине или за мое? — спросил я.

— Согласна. Но твое служение ничем не лучше моего. Я трудилась ради тебя день и ночь. Разве это не служение? Ты взвалил на меня всю работу по дому, заставлял проливать горькие слезы и сделал своей рабыней!

Это были меткие удары, и некоторые из них попали в цель. Но я продолжал настаивать на том, чтобы вернуть украшения. Непостижимым образом мне в итоге удалось добиться ее согласия. Все подарки, полученные в 1896 и в 1901 годах, были возвращены. Я подготовил документы и положил ценности в банк, чтобы они послужили интересам общины в соответствии с моими собственными распоряжениями или распоряжениями доверенных лиц.

Часто, когда были нужны средства на общественную работу, я испытывал непреодолимое желание взять их из этого фонда. Тем не менее мне всегда удавалось собрать необходимую сумму, а фонд оставался нетронутым. Он существует и поныне. К нему прибегают в самых крайних случаях, но регулярно пополняют.

Никогда позже я не жалел о своем поступке, а с течением лет и моя жена осознала его мудрость. Это уберегло нас от многих соблазнов.

Я твердо уверен, что общественный деятель не должен принимать дорогих подарков.

Итак, я отправился домой. Один из портов, куда заходил пароход, находился на Маврикии. Мы остановились здесь надолго, поэтому я сошел на берег и успел достаточно хорошо познакомиться с условиями жизни на острове. В один из вечеров я даже стал гостем сэра Чарльза Брюса — губернатора колонии.