Огненный всадник - Михаил Голденков
Шрифт:
Интервал:
— Нет. Это решенный вопрос. Мы остаемся и оставляем в Смоленске дочь, не желая ей худого.
— Получается деликатная ситуация, — Обухович едва сдерживал свое негодование, — муж пани Кмитич воюет за Литву, против царя, а его жена идет под руку московского государя? Что я скажу пану Кмитичу?
— Здесь речь идет не о супружеском долге, но о безопасности, — настаивал отец Маришки, — ведь мы даже не знаем, жив или нет пан Кмитич. Куда она поедет, если вдруг окажется, что его убили московиты? И очень даже вероятно, что убили. Шутка ли! Он прорывался через плотное кольцо врага!
Сама молодая жена Кмитича, сколько ни смотрел на нее вопросительно Обухович, сидела, сцепив руки на плотно сжатых коленях, опустив голову. Она не умоляла отца отпустить ее, она не оправдывалась… Просто молчала. Злотеи даже не передали ни письма, ни привета Кмитичу. У воеводы кипело внутри от негодования. Не найдя слов, он резко поклонился: «Честь имею, панове!» — и вышел из дома. «Бедный Кмитич», — лишь подумал Обухович.
23-го сентября согласно договоренности под стенами Смоленска у Молоховских ворот показался со свитой сам царь. Он лично подробно расписал сценарий пышной церемонии сдачи Смоленска властями города, и сейчас с упоением восседал на нарядном коне. Государь московский был в отороченной чернобурым мехом островерхой шапке, усыпанной жемчугом и драгоценными каменьями. Крест и держава, которые держал в руках царь, также сияли драгоценностями. Вся в каменьях была и его золотистая длинная хламида, даже копыта коней его свиты были украшены жемчугом. Двадцать четыре расфуфыренных гусара с крыльями за спинами, как и у литвин-ских гусар, — нововведение в московской армии — с длинными пиками окружали царя, а перед самим государем московским несли два знамени с позолоченными двуглавыми орлами.
— Матка Боска! Богато, но как безвкусно! — скривился Боноллиус по поводу царского наряда. Инженер ехал на тощем коне рядом с Обуховичем навстречу царю, демонстративно попыхивая своей трубкой. На нем был его лучший наряд — модный плащ полукругом и фетровая широкополая треугольная шляпа со страусиными перьями.
— А раз так, пан Филипп, — продолжал инженер, косясь на ехавшего рядом воеводу, — то отвешиваем поклон номер шесть. Все равно этот гунн не разберет. Добре?
Поклон номер шесть… Перед выездом Боноллиус упорно учил Обуховича всем премудростям светских поклонов. Инженер поведал, как держать шляпу, чтобы поклон был уважительным, сверх-уважительным, снисходительным, благодарным или же резким и небрежным. Этот самый резкий небрежный поклон шел в уроках Боноллиуса под шестым номером.
— Добре, — согласился Обухович. Его понурое, исхудавшее и постаревшее за месяцы осады лицо выражало полное безразличие. Он не любил проигрывать, а сейчас полностью проиграл — и своим, и врагу. И царю, и собственным людям. Обухович завидовал никогда не унывающему Боноллиусу. «Вроде и нипочем ему все», — думал про инженера воевода, хотя понимал, что Боноллиусу далеко не все равно. Просто уж такой человек — никогда не покажет своих эмоций.
Поравнявшись с московской свитой, Обухович, Корф и Боноллиус, держащийся чуть сзади, слезли с коней и отвесили поклон царю. Как и предлагал инженер — номер шесть. Ехавшие за воеводой люди также спешились и медленно положили к ногам царя знамена смоленских полков. Алексей Михайлович важно восседал на коне, свысока из-под прикрытых век наблюдая за сдачей полномочий былых властей города. Воевода вновь отвесил короткий поклон, махнул своим людям, и те сели обратно в седла. Чуть более пятидесяти человек из гарнизона Смоленска, как и обещал царь, беспрепятственно отправились на запад, в Литву. Однако к этой полусотне человек, к немалому и приятному удивлению воеводы и Боноллиуса, из города вышла большая толпа горожан со всем своим небогатым скарбом. Около шести сотен человек, ранее не голосовавших за идею Обуховича сопротивляться московитянам, сейчас уже высказывались за нежелание оставаться в Смоленске под присмотром стволов царских пищалей. Мелькнул в толпе и знакомый белый чепец той самой отважной девушки, что остановила бегущих смолян и повернула их лицом к врагу в самый ответственный момент боя.
— Странные люди, — усмехнулся Боноллиус, бросая со своего седла оценивающий взгляд на толпу горожан, — капитуляцию они хотели, но сдаваться не хотят.
— Они просто хотели положить конец этой бойне. Бессмысленной, — мрачно ответил Обухович, — бессмысленной потому, что у нас в самом деле не было шансов выстоять. Помощи, кою я обещал и сам ждал, нет и не будет, любый мой пан Якубе…
Елена Белова с небольшим узлом в руках также покидала Смоленск, ее голубые глаза зло наблюдали, как складывают знамена смоляне перед ненавистным царем в расфуфыренной одежде, восседавшим, как китайский мандарин, на богато убранном коне.
— Ничего, — процедила Елена, не ясно к кому обращаясь, — придет время, и вы лично мне бросите свои знамена к ногам, лотры проклятые!
Пожилой мужчина, услышав эти слова, лишь горько усмехнулся, оглянувшись на Елену.
— Эх, молодость, молодость! — вздохнул он. — Ах, если бы, если бы!..»
Ну а московское войско торжественно въехало в такой желанный и неприступный город, который более уже никогда не вернется в лоно Речи Посполитой или же хотя бы в родное княжество — сбывалось пророчество волхва Водилы из Орши. Многие смоляне, поверив царским грамотам и обещаниям сохранить посты и свободы, добровольно пошли под московскую корону. Возможно, они полагали, что царская власть задержится ненадолго. Подкоморий Смоленский, князь Самуил Друцкой-Соколинский, королевский секретарь Ян Кременев-ский, городской судья Галимонт, будовничий Якуб Ульнер, ротмистры Денисович, Станкевич, Бака, Воронец, некоторые шляхтичи, немецкие наемники, казаки, гайдуки и мещане вышли встречать царя. Они теперь стали гражданами другого государства, где их ждала полная неизвестность.
Царь в первые же дни приказал все костелы и лютеранские храмы обратить в православные церкви, но, стараясь угодить смолянам, пригласил всю смоленсісую шляхту в свой шатер на пир в честь победы.
— Нам будет не хуже под московским царем, а там, может, наши и вернутся, — судачили шляхтичи, поднимая кубки чистой медовухи за здравие своего нового патрона, угощаясь астраханским виноградом, что в изобилии в патоке и просто так доставили в лагерь Алексея Михайловича.
* * *
И так же долго, как и Смоленск, сопротивлялся Дубровно под началом минского мечника Александра Юзефовича Гле-бицкого. Три месяца отражал атаки врага небольшой город к западу от Смоленска. Уже сдался и сам Смоленск, а Дубровно стоял, как скала. Под стенами города скопились лучшие силы московского царя: части Якова Черкасского, Трубецкого, Никиты Одоевского, Куракина… Глебицкий уже знал, что сдался Смоленск, но сопротивления не прекращал. Но когда к концу октября истощились запасы провианта и пороха, Глебицкий решил начать переговоры о сдаче. Московиты так же, как и смолянам, обещали, что всем, кто захочет уйти в Речь Посполитую, гарантируется безопасность. Но Глебицкого обманули. Под видом встречи с царем оборонцев отправили в Смоленск. Там, в Смоленске, всех мужчин силой выслали в Казань, а их жен и детей оставили в Смоленске.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!