Вкус свинца - Марис Берзиньш

class="p1">— Да… выглядит неплохо, — Рудис заглядывает в буфет. — Куда бокалы подевались?

— Ах, пардон, не представился даме, как положено, — гость отвесил театральный поклон в сторону Тамары. — Меня зовут Петерис.

— Я уже слышала, Петер. Рудис, мне не нужен бокал, — она смотрит на свои маленькие ручные часики и поднимается. — У меня дежурство начинается через полчаса. Матис, проводишь меня?

— Где это так вдруг дежурить приспичило? — Петерис широко улыбается, но в голосе звучит недоверие.

— В Детской больнице.

— А-а…

— До свидания.

— У-у! — подмигиваю Рудису. Он-то справится с Петерисом. В конце концов, сам виноват, что впустил.

Я благодарен Тамаре за находчивость. Сегодня вечером ей не нужно к больным, но ложь во спасение не ложь.

С тех пор как раненых красноармейцев перевели в новую раковую клинику на улице Талсу и в богадельню на улице Гимнастикас — переоборудовали под военные госпитали, — Тамаре стало гораздо легче на работе. Немцев хоть и не назовешь хорошими парнями, но Детскую больницу все-таки оставили только детям, своих солдат туда не пихают. Старикам и помешанным повезло куда меньше — седовласых с улицы Гимнастикас впихнули в приют на улице Телтс, а психов из санатория Шенфелда, кажется, перевели на Саркандаугаву.

Мы идем без всякой цели. Куда глаза глядят, куда ноги несут, туда и идем. Молчим, это уже стало привычным. Тамара о себе уже давно рассказала, а какой-то путный разговор возможен лишь тогда, когда я могу что-то написать. Удирая от Петериса, я, конечно, забыл и блокнот, и ручку.

— В субботу поеду к маме. Хоть раз в месяц нужно появиться. Вернусь в воскресенье вечером.

— О-о.

— Да, понимаю, была две недели назад, но тогда меня отпустили только на несколько часов.

— А-а, — я соглашаюсь. Живи моя мама в Кемери, я, наверно, мотался бы и почаще.

— Во время войны время летит быстрее… или медленнее? Ну, не знаю, но время идет как-то по-другому. Тебе не кажется?

— И-и, — пожимаю плечами.

Не задумывался об этом. Беру Тамару за руку и смотрю на часы. Прошло уже два часа.

— Хочешь домой?

— И-и…

Показываю, что мы вдвоем могли бы пойти ко мне.

— А если твой сосед еще не ушел?

— У-у!

— Нет, лучше нет. Сейчас такие дни, что мне лучше не оставаться у тебя по ночам. Понимаешь?

— А-а!

Что тут непонятного, просто мне приятно чувствовать Тамару рядом. Может быть, мне на ней жениться? Нет, ну дурак, он дурак и есть! Что за дикая идея? Куда торопиться? Хорошо, если месяц прошел, как мы присмотрелись друг к другу, и только одна ночь у нас была. Да… а кажется, что знаю ее намного дольше. Время и в самом деле течет как- то по-другому. Быстрее? Или все-таки медленнее? Непонятно.

Подойдя к дому, сначала заглядываю в окно. Соседа не видно, в форточку не слышно ни песен, ни умных ручей. Ну, конечно, бутылка-то была всего одна, и Рудис не был бы Рудисом, если б не придумал, как от такого Карсиенса избавиться.

Мой друг сидит в сумерках перед только что открытой бутылкой водки.

— Что удивляешься. Мерзкий самогон нужно забить чистым продуктом. Будешь?

— А-а, — показываю пару миллиметров между указательным и большим пальцем.

С того злополучного вечера Лиго не пью и не тянет. Но все-таки интереса ради нужно попробовать, пойдет ли. Втянув на язык немного из стопочки, понимаю, что и такого пустяка больше, чем достаточно. Водка обжигает ранки, как будто я огня отхлебнул. Начинаю быстро махать ладонями перед открытым ртом.

— Нечего тянуть, нужно быстро глотать. Наверно, еще остались раны, раз кусает. Зато дезинфекция, не хнычь. Хочешь еще?

— У-у! — отказываясь, машу рукой.

— Хозяин — барин, — досадливо говорит Рудис. — Этот твой сосед, скажу я тебе… м-да, Тамара умница, вы ловко слиняли.

— Э-э…

— Да нормально, чего ей с таким болваном… Он-то и пары фраз не стоит, но ты ж все равно засыплешь вопросами, — Рудис закусывает ломтиком сыра. — Он не родственник, а их сосед. Наследников. Ну, там, в Илуксте или хрен знает где. Они предложили присмотреть за домом. Он спал и видел попасть в Ригу, а тут такое счастье привалило… не дай, Боже. Короче, приехал, чтобы работать. Угадай, где? Не угадаешь. В полиции содействия, порядок наводить. Как же, фрицам именно такие прислужники в самый раз. В его волости со всеми вредными элементами — коммунистами и жидами — уже управились, там больше нечего делать. А в столице работ полон рот. Ну, как тебе нравится?

— У-у…

— Как известно, ты из верующих, так что держись крепче. Он сказал, что расстрелы жидов происходят по Божьей воле. Не знаю, как там с Божьей волей, но мне в тот момент так хотелось ему вмазать по харе.

— У-у!

— Он цитировал евангелие Марка… нет, Матфея… одним словом, цитировал место, где евреи требуют от Пилата смерти Иисусу и орут, чтобы его побыстрее прикончили, и, мол, его кровь прольется на них и на их детей! Не знаю, там так и написано?

— А-а, — не могу не согласиться. Кажется, в двадцать шестой или в двадцать седьмой главе есть этот стих. Конечно, можно всю Нагорную проповедь, да и остальное выкинуть на помойку, оставить одну фразу от Нового Завета и скакать на ней до конца света. Если уж приспичило людей гробить, всегда для оправдания можно нарыть какое-то место из Писания.

— Ну, вот, — продолжает Рудис. — И этот скот радуется — вишь, мол, жиды сами сказали, и теперь уж их кровушка потечет. Тут уже мне не то что кулаком, стулом захотелось его по башке отоварить.

— И-и… — хватаю карандаш и пишу: «Надо было сказать, что Иисус тоже был еврей и, если бы Его не распяли, Он не смог бы воскреснуть».

— Жаль, что тебя не было… впрочем, нет. Хорошо, что не было. Еще начали бы спорить, наговорили бы с три короба. А так я вполне сносно сам управился.

— О-о… — я и так понял. Быстро чирикаю на бумажке: «О нас спрашивал?»

— Да. Ну, с тобой все просто — инвалид войны, работаешь могильщиком. С Тамарой еще проще. А о себе… ну, о себе я ему все честно выложил, — Рудис делает небольшую паузу. — Сказал, что я член партии Гитлера и по заданию службы безопасности выясняю настроения в обществе и выявляю вредных элементов. Поэтому работаю на рынке, где полно всяких подозрительных субъектов, а среди них есть и недруги великого Гитлера.

— О-о-о-о!

Рудис бросает на стол красные корочки — выглядят как важный документ. На красном фоне красуется орел Третьего Рейха. Немецкое удостоверение? Открываю и