Этрусская химера - Лин Гамильтон

Евгения, не торопясь, ехала по Аутострада дель Соль до поворота на Орвьето. Не выезжая на ведущую в город дорогу, она обогнула холм, на котором расположен этот город, пересекла долину и начала подниматься вверх по противоположному склону. От освещенных вечерним солнцем кипарисов по полям протягивались длинные пальцы теней. Дорога постепенно карабкалась в гору, петляла, от нее отходило несколько ответвлений, и я опасалась, что потеряю их, но примерно в пяти милях от города она свернула с дороги и въехала в высокие кованые ворота.

Подождав несколько минут, я тоже проехала через ворота, длинная подъездная дорога привела меня к достаточно симпатичному каменному дому самым приятным образом расположенному в роще кипарисов. На просторной площадке перед домом уже находился теперь пустой «ягуар», рядом с ним пристроилась парочка «мерседесов», «дзетта», два «опеля», арендованный «фиат» и красный «ламборджини», за задним стеклом которого можно было заметить желтый зонтик, столь памятный мне по Ницце и Вольтерре.

Достав коробку из багажника, я направилась к входной двери. Я позвонила, потом постучала, однако ответа не было. Обойдя вокруг дома, я поднялась вверх по небольшому склону и оказалась в очаровательном заднем садике. Наверху небольшого уклона располагался плавательный бассейн, на противоположной стороне долины восседал на своем высоком плато Орвьето, поблескивавший солнечным зайчиком, отражавшимся от купола кафедрального собора. Там не было абсолютно никого при всем количестве автомобилей на стоянке. Дотти и Джино, Евгения и Витторио словно растворились в воздухе.

Я постучала в заднюю дверь. Ответа также не было, однако в лоджии оказался длинный накрытый стол. Он был застелен полотняной скатертью; тарелки, салфетки и столовые приборы были искусно расставлены вдоль одного из его краев; в середине располагалась композиция из цветов; с ней соседствовали несколько незажженных свечей.

Я заглянула в окна и вновь не увидела никаких признаков жизни. Осмотрев задний сад, я заметила на ветви дерева у самой границы владения кусок красной материи. Здесь начиналась тропа, которая сперва шла по лесу под углом, а потом поворачивала назад между деревьев. Завершалась она длинным каменным коридором, врезанным в склон холма и крыши не имевшим, в конце него находилась открытая деревянная дверь, за которой виднелся ход в самое нутро холма.

Внутри было довольно темно, остро пахло прелой листвой и плесенью. Я находилась наверху очень старой и щербатой лестницы, спускавшейся еще глубже во мрак, впрочем, рассеивавшийся в самом низу. Я осторожно спускалась по лестнице, стараясь не шевельнуть какой-нибудь камушек, который мог бы выдать мое присутствие. Оказавшись на последней ступени, я глубоко вдохнула и вышла на свет.

* * *

Не знаю, что они увидели во мне, кроме женщины в черных брюках и туфлях и белой блузке с большой картонной коробкой в руках. Помеху, от которой следовало отделаться? Учительницу, заставшую своих учеников за какой-то сомнительной проделкой в школьном дворе? А может быть, и ангела мщения?

Знаю только то, что видела я сама: двенадцать человек, мне знакомых, настороженных, смущенных или испуганных, или же просто полных любопытства. Но я заметила не только это. Наверно, испуг, почти непереносимое стремление бежать позволили мне проникнуть за цивилизованное обличье того чудовища, что таилось внизу. Передо мной клубилось чудовищное облако зла, рожденное отчасти безразличием к последствиям собственных поступков, отчасти же расчетливой злой волей.

— Полагаю, что эта вещь принадлежит вам, — сказала я, протянув руки с коробкой к собравшейся группе.

Дотти Бич разразилась слезами.

— Я не убивала Робера Годара, — прорыдала она. — Что бы тебе ни наговорили.

Тем временем Никола Мардзолини шагнул вперед, взял коробку, извлек из нее бесценное содержимое и поставил гидрию на каменную скамью. Все мы невольно поглядели на нее. Она казалась на своем месте в этой гробнице, что едва ли можно было назвать удивительным, поскольку подобная керамика в основном изготавливалась для мертвых. Мы находились в этрусской гробнице, в чем я могла быть уверена благодаря знакомству с Робером Годаром.

Я стояла у входа в палату примерно двадцати футов длины и подобной же ширины, переломленная углом крыша была выкрашена в красный цвет. Вдоль всех четырех стен располагались каменные скамьи, на которых лежали подушки; цепь их разрывал только вход, в котором я находилась, и еще один дверной проем справа от меня, за которым лежала густая тьма. Настенная роспись поблекла и исчезла почти, различить можно было только некоторые детали: голубые и желтые ласточки порхали на одной из них, контуры какого-то пиршества угадывались на другой. На противоположной стене была нарисована дверь, а над нею рука древнего художника выписала померкшее, но еще различимое изображение Химеры.

Перед фальшивой располагался стол, покрытый скатертью в тон потолку, и на нем был устроен бар. Вино стыло в большом ведерке со льдом, синего стекла бутылка с граппой уже была откупорена, рядом стояли блюда с маслинами и сыром, несколько свечей, расставленных на столе и по всему помещению, распространяли свет, перемешанный с тенями.

— Всему этому есть объяснение, — проговорил Сезар Розати.

— И все мы, не сомневаюсь, мечтаем услышать его, — произнес голос за моей спиной. Сердце мое ушло в пятки. Если я только что полагала оставаться в дверях и при необходимости срочно ретироваться, то предосторожность моя уже оказалась напрасной.

— Что вы делаете здесь? — спросила высокая женщина, длинные седые волосы которой были заколоты на затылке свободным шиньоном. Теперь она казалась истинной патрицианкой, непохожей на ту служанку, которой я увидела ее впервые.

Я оглянулась. В дверном проеме стоял высокий мужчина в белом костюме, белой шляпе и темных очках. Ширина его галстука не совсем соответствовала моде, как, впрочем, и размер лацканов, однако если ты не часто выходишь из дома, по-моему, нет особенного смысла покупать новый костюм каждый сезон.

— Здравствуйте, мистер Лейк, — произнесла я, не зная, повысит ли его появление мои шансы, которые до его появления я оценивала как двенадцать против одного, или сделает их еще меньше.

— Миссис Макклинток, Анна, — он вежливо кивнул в нашу сторону, — и вы, Мондрагон. — Альфред Мондрагон ответил коротким кивком.

— Лейк! — произнес Джино. — Серьезно? Это действительно Кроуфорд Лейк?

— Как вы отыскали нас? — потребовал ответа Хэнк.

— Я последовал за миссис Макклинток. Поскольку все вы за кем-нибудь следовали, я решил, что вправе присоединиться, — сухим тоном промолвил он.

— Вход сюда разрешен только по приглашению, — заметил Хэнк.

— Я как раз подумывал, что было бы написано в приглашении, получи я таковое, — продолжил Лейк. — Ужин с буфетом в шесть. Коктейли в склепе в четыре часа?

— Если это место вам не по вкусу, тогда вы вполне представляете, как можно поступить, — не сдавался Хэнк.