Шотландские замки. От Эдинбурга до Инвернесса - Генри Воллам Мортон

ГОВОРЯТ — БЕРЕГИСЬ!

СКАЖУ В ОТВЕТ:

ПУСТЬ ГОВОРЯТ!

Эти же слова Бернард Шоу высек на каминной доске в своем старом доме на Адельфи-террас. Однако, по слухам, честь их создания принадлежит Джорджу Кейту, пятому графу Маришалу и основателю колледжа. Говорят, именно таков был дерзкий ответ графа тем, кто оспаривал его права на церковные земли, приобретенные в ходе реформации.

Спросите у любого приезжего иностранца, каково его впечатление от Абердина. И большинство охарактеризует Абердин как город гранитных дворцов, в которых обитают люди с таким же твердым и несокрушимым характером (они тверды во всем, даже в своих предрассудках). Красота Абердина базируется на ощущении цельности и единообразия. Этот город не подвержен веяниям времени, ничего более вечного и стабильного не появлялось на свете после знаменитых храмов Карнака. И я уверен, что в будущем — когда исчезнут некоторые древние улицы — Абердин завоюет славу самого совершенного в архитектурном отношении города Шотландии (во всяком случае второго после Эдинбурга).

Если и есть на Британских островах города, которые получили известность благодаря шутке как таковой, то это, конечно же, Уиган в Ланкашире и Абердин. Вот только отношение к этим шуткам у них в корне различное. Помнится, секретарь городского совета Уигана прилагал огромные усилия, чтобы опровергнуть комическую репутацию родного города. В отличие от него, абердинцы наслаждаются шуточками о себе — точно так же, как евреи забавляются анекдотами о своей нации. И вопреки расхожему мнению это, пожалуй, единственное сходство между евреями и жителями Абердина. Как выяснилось, все остроумные истории про абердинцев создаются и распространяются самими абердинцами. А делается это с одной целью — создать бесплатную рекламу городу!

3

Раннее утро. Солнце только поднимается из-за горизонта. Окрестности Абердина оглашаются стуком копыт и веселым перезвоном — это тащатся ломовые лошади, тяжело ступая по каменным мостовым. Я тоже встал пораньше, ведь на сегодня у меня запланировано посещение одного из самых удивительных мест Абердина — утренних торгов на Рыбном рынке.

В самом начале Маркет-стрит я остановился, захваченный неожиданным зрелищем. Пробиваясь сквозь облачную завесу, лучи восходящего солнца создавали удивительный эффект северного сияния. На фоне великолепных переливов лимонно-желтого и нежно-розового цвета загадочно темнели контуры моста. Я охотно верю, что при другом освещении ничего таинственного в этой картинке не было бы — ну, мост и мост, простая конструкция из стали, соединяющая между собой два городских причала. Стоит себе, отражаясь в зеркальной глади неподвижной воды. Но сейчас, в неверном утреннем свете, его цилиндрические опоры напоминали круглые башенки, а сам мост становился похожим на древний приграничный замок, тихо дремлющий над крепостным рвом.

На мой взгляд, абердинский Рыбный рынок — место, которое должен посетить любой гость города. Впрочем, наверное, то же самое можно сказать о любом рыбном рынке. Покажите мне мужчину, который пройдет мимо рыболова и не попытается украдкой заглянуть к нему в ведро. Подобное любопытство заложено в самой человеческой натуре. Что же тогда говорить об огромном рыбном торжище, где на каменном полу выложены несметные богатства морских глубин!

Этот рыбный рынок является крупнейшим в стране. Он представляет собой широкий крытый переход, который тянется вдоль берега бухты Альберт-Бейсин. У набережной паркуется рыболовецкая флотилия — знаю, что надо говорить «стоит на якоре», но не могу отделаться от навязчивой ассоциации с автомобильной парковкой. Тем более что суда стоят плотно, словно машины на платной стоянке Дерби. Их палубы усыпаны рыбной чешуей и остатками толченого льда. Дымовые трубы покрыты морской солью, а на высоких полубаках еще не успели обсохнуть брызги Северного моря. Из люков выглядывают угрюмые лица механиков, а по грязным сходням грохочут тяжелые башмаки матросов. Эти рыболовецкие суда, освобождающиеся от ночной добычи, являют собой живописное, волнующее и даже захватывающее (как и все, что связано с морем) зрелище. Пройдет совсем немного времени, и флотилия растает на морских просторах — еще до того, как выгруженная рыба будет выложена на всеобщее обозрение.

Пока же процесс в самом разгаре. Представьте себе тысячи голозадых младенцев, которых беспрерывно шлепают их строгие няньки, и вы получите звуковой фон абердинского Рыбного рынка в процессе разгрузки рыболовецких судов. Тысячи и тысячи рыбин — разнообразных форм и размеров — шлепаются на бетон! Это продолжается около часа, пока флотилия не выгрузит свой улов. Вслед за тем появляются работники рынка, которые разбирают рыбу по сортам и скидывают в огромные пирамидальные кучи. Их сменяют люди, напротив, разбирающие эти неустойчивые пирамиды и раскладывающие рыбу в аккуратные, безнадежно мертвые ряды. Такое «массированное» зрелище смерти, да еще перед завтраком — просто удивительно, как оно не смущает посетителей рынка. Я думаю, если бы они увидели такое же количество распростертых туш овец или быков, то навсегда бы превратились в вегетарианцев. Однако здесь смерть — которая столь же реальна для рыб, как и для млекопитающих — почему-то воспринимается вполне спокойно и естественно. Если нам кого и жалко, то лишь золотых рыбок (да и то потому, что гибель домашних питомцев затрагивает нас лично).

Похоже, я прошел уже не одну милю, разглядывая мертвую рыбу. Вообразите себе наш Стрэнд — примерно от Темпл-Бара и до Чаринг-Кросс, — сплошь устланный пикшей, камбалой, палтусом, серебристой мерлузой, хеком, треской, налимом, скатом и лобстером. Представили? Тогда вы имеете примерное представление о том, как выглядит рано утром абердинский Рыбный рынок. Я слышал немало разговоров о том, что положение дел в рыболовецкой отрасли можно улучшить, закупив специальные траулеры. Однако мне трудно это представить на практике, мешает мысль: куда уж лучше? Вид ежедневного урожая, собранного с морских пажитей, производит ошеломляющее впечатление. Человек, не связанный с морским промыслом, с трудом может поверить, что это происходит ежедневно на протяжении многих лет.

Прогуливаясь по рынку, я чувствовал себя генералом на смотре армейских корпусов. Бедная рыба лежала ровными рядами и, подобно солдатам на плацу, была разделена на подразделения: каждое из них стояло (то бишь лежало) под своим углом и с собственным «сержантом» во главе. Через равные промежутки направление укладки слегка менялось — делалось это для облегчения подсчета товара. Здесь были гигантские скаты с похожими на жало хвостами; рядом лежали огромные палтусы, поднятые со дна моря; попадалась треска, больше смахивающая на молодую акулу. Некоторую рыбу явно доставили с Фарерских островов.

— И сколько всего здесь рыбы? — спросил я у работника рынка.

— О, сегодня не слишком удачный день! — охотно откликнулся он. — Не больше четырехсот тонн.

— Четыреста тонн? То есть сорок 10-тонных железнодорожных вагонов! И вы хотите сказать, что это плохой улов — поезд из сорока вагонов?

— Уж поверьте, дружище: это совсем не выдающийся улов! Вам следовало бы прийти на рынок, когда здесь выложено семьсот тонн. Вот тогда бы вы подивились…