Адское Воинство - Фред Варгас

И тут же положил ее, ощутив неясную тревогу. Что-то твердое оттягивало задний карман брюк: это был увесистый конверт с фотографиями, который ему вчера дал граф. Он вышел из дома, обогнул сеновал и стал медленно перебирать фотографии, еще не понимая, что за сигнал они ему посылают. Кристиан, изображающий неизвестно кого, в кругу смеющихся зрителей. Невзрачный Кристоф с улыбкой на лице, с золотой булавкой в виде подковы на галстуке и бокалами в обеих руках, блюда, украшенные цветочными гирляндами, декольтированные платья, драгоценности, перстни с печаткой, врезающиеся в старческие пальцы, официанты во фраках. Богатый материал для зоолога, который изучает поведение альфа-самцов, но ничего интересного для сыщика, который преследует отцеубийцу. На мгновение Адамберг отвлекся — по бледно-голубому небу, на западе затянутому тучами, выстроившись идеально четким клином, пролетала утиная стая, — потом убрал фотографии в конверт, погладил кобылу, которая встряхивала челкой, падавшей ей на глаза, и взглянул на циферблаты своих часов. Если бы с Кромсом что-то случилось, он бы уже об этом знал. Сейчас они подъезжают к Гранаде, зона активных поисков осталась позади. Он не ожидал, что будет так беспокоиться о Кромсе, и не мог бы сказать, чего больше в этом беспокойстве, чувства вины или другого, прежде не знакомого ему чувства — привязанности к взрослому сыну. Он представил себе, как они въезжают в город, немытые и неухоженные после долгой дороги, увидел узкое, худощавое улыбающееся лицо Кромса, увидел Мо с короткой, как у примерного мальчика, стрижкой. Мо, которого прозвали Момо Фитиль.

Он сунул конверт с фотографиями в карман и быстро зашагал к дому. Огляделся, вошел и набрал номер Ретанкур.

— Виолетта, помнишь фотографию Криса-Один, которую ты мне послала?

— Да.

— Там у него короткая стрижка. А на приеме, до гибели отца, волосы у него были длиннее. Когда ты его сфотографировала?

— На следующий день после того, как начала у них работать.

— То есть через три дня после того, как сгорел «мерседес» с Клермоном-старшим. Постарайся выяснить, когда он подстригся. Не только в какой день, но и в котором часу. До или после того, как он вернулся с приема. Ты обязательно должна это сделать.

— Я охмурила мажордома, это самый высокомерный тип в доме. Он никого не удостаивает разговором, но для меня милостиво делает исключение.

— Это меня не удивляет. Когда узнаешь, пришли мне сообщение, а потом больше не пользуйся мобильниками и сразу смывайся оттуда.

— Есть проблемы? — невозмутимо спросила Ретанкур.

— Да, и крупные.

— Ладно.

— Если он подстригся сам, до возвращения домой, то в машине, на подголовнике кресла, могли остаться обрезки волос. Он садился за руль после пожара?

— Нет, его возил шофер.

— Тогда поищи волосы на водительском месте.

— Без разрешения на обыск?

— Разумеется, лейтенант. Нам же ни за что его не дадут.

Двадцать минут он шагал в направлении Бонвальской дороги и не мог думать ни о чем другом, кроме внезапно изменившейся прически Кристиана Клермон-Брассера. Но ведь не Кристиан тогда отвозил отца домой в «мерседесе». Он ушел с приема раньше, еще с длинными волосами, и поехал к женщине, чье имя мы никогда не узнаем. Возможно, когда ему сказали о несчастье с отцом, он решил сменить прическу на более строгую, в знак траура.

Да, возможно. Однако не надо забывать о Мо, у которого при поджоге очередной машины часто обгорали волосы. Если Кристиан поджег «мерседес», вспыхнувший огонь мог опалить ему несколько прядей, и, чтобы скрыть это, ему пришлось срочно подстричься. Но ведь у Кристиана было алиби, рассуждения Адамберга снова и снова натыкались на этот неумолимый факт, а ничто так не раздражало комиссара, как бесконечное хождение по кругу. А вот Данглар мог заниматься этим до изнеможения, пока не начинал путаться в собственных следах.

Выйдя на Бонвальскую дорогу, Адамберг решил на сей раз воздержаться от сбора ежевики и целиком сосредоточиться на том, что он видел вокруг, что могло попасться на глаза Лео. Возле поваленного дерева, на котором они сидели вдвоем, он напряженно задумался об этом дереве, потом несколько раз обошел вокруг заброшенной часовни Святого Антония. Святой Антоний, как считается, помогает найти потерянные вещи. Его мать, потеряв какую-нибудь мелочь, тут же начинала бормотать монотонную надоедливую присказку: «Святой Антоний, угодник Божий, любую пропажу найти поможет». В детстве Адамберга возмущало, что мать не стесняется беспокоить святого ради потерянного наперстка. А вот ему самому Антоний помочь не захотел: на Бонвальской дороге не нашлось ничего интересного. Решив пройти ее в обратном направлении, он шагал медленно и внимательно всматривался во все, что его окружало. Потом уселся на поваленный ствол и положил на выгнутый кусок коры несколько горстей ежевики, которые все же насобирал за последние несколько минут. И стал просматривать в телефоне фотографии, присланные Ретанкур, сравнивая их с теми, что дал ему Вальрэ. Сзади захрустели ветки, и из кустов выскочил Лод, веселый и довольный, как деревенский парень, которого только что осчастливила работница с фермы. Лод положил свою слюнявую морду на колено Адамберга и взглянул на него с тем умоляющим видом, на какой способны только собаки. Адамберг похлопал его по лбу.

— Сейчас будешь клянчить сахар? Но у меня его нет, старина. Я ведь не Лео.

Но Лод не унимался, для большей убедительности он положил на брюки Адамбергу запачканные грязью лапы.

— Сахара нет, Лод, — с расстановкой произнес Адамберг. — Сахар получишь у бригадира, в шесть часов. Хочешь ежевики?

Он предложил псу одну ягодку, но тот с презрением отвернул нос. Словно осознав тщетность своих усилий или безнадежную тупость этого субъекта, Лод стал скрести когтями землю у ног Адамберга, и опавшие листья разлетелись во все стороны.

— Лод, ты нарушаешь жизненные процессы в гниющих листьях.

Пес сделал шаг назад и опять уставился на Адамберга. Он то наклонял морду к земле, то поднимал ее к самому лицу комиссара. При этом его коготь зацепился за маленькую белую бумажку.

— Да, Лод, я вижу, это обертка от сахара. Но она пустая. Она давно тут валяется.

Адамберг отправил в рот горсть ежевики, а Лод не оставлял его в покое, переставлял лапу с места на место, пытаясь что-то втолковать этому двуногому, который никак не мог его понять. За минуту Адамберг подобрал шесть оберток от сахара, валявшихся здесь уже давно.

— Они все пустые, старина. Знаю, Лео всегда давала тебе сахар после твоих подвигов на ферме. Понимаю, ты разочарован. Но у меня сахара нет.

Адамберг встал и отошел на несколько метров, решив избавить Лода от его навязчивой идеи. Пес, тихонько поскуливая, побежал за ним. Вдруг Адамберг вернулся к дереву и сел на него точно в том месте, где сидел тогда рядом с Лео. Он постарался как можно полнее восстановить в памяти эту сцену, первые слова, которыми они обменялись, приход собаки. Если с запоминанием слов у Адамберга дело обстояло из рук вон плохо, то зрительные образы он, наоборот, запоминал с необыкновенной точностью. Сейчас он видел жест Лео так ясно, словно это был рисунок тушью на белой бумаге. Лео не выкидывала обертку от сахара, потому что обертки не было. Она доставала кусочки сахара прямо из кармана и бросала их Лоду. Не в ее духе было носить с собой сахар в упаковке, и ей было наплевать, что ее карманы, пальцы или кусочки сахара могут запачкаться.