Зови меня Шинигами - Виктория Эл

Неужели молоко?

Да ладно! Да не может быть!

Кира бы на что угодно подумала. Даже на вино, на пиво. Хотя никогда не видела, чтобы он употреблял алкоголь. Но молоко…

А ведь без вариантов. Что ещё может быть таким густо-белым? Перетекает по стакану, на несколько мгновений делая стекло мутным и непрозрачным.

Допил, поставил пустой стакан на стол. Над верхней губой осталась едва заметная белая полоска.

Кира не сдержалась, широко улыбнулась. Как не вяжется с ним – молоко на губах не обсохло.

Ши заметил и её взгляд, и улыбку.

– Что? – спросил с суровым недоумением.

– У тебя… губы в молоке.

Он с самым невозмутимым видом вытерся тыльной стороной ладони.

– Всё?

Как сказать.

Кира перевела взгляд на пустой стакан, потом опять на Ши.

Никогда она не была любительницей молока, а тут вдруг ужасно захотелось. Прохладного, с его особенным вкусом, сладковатым и нежным, который не спутаешь с другим. Оставляющего белую полоску на губах.

Вообще, слишком много всего захотелось. Даже уши потихоньку начали полыхать, жар двинулся к щекам, и Кира предусмотрительно накрылась одеялом. С головой. Чтобы в темноте и одиночестве задать себе полный праведного негодования вопрос: что у неё в голове? И, словно назойливых мух, прихлопнуть дурацкие мысли.

Брысь! Отвалите! Не поведётся Кира на вас. Не поведётся!

Закрыла глаза, выдохнула, сосредоточилась и выглянула из-под одеяла.

Опять он стоит у окна, спиной в комнату. Только сейчас не открывает рамы. Ждёт, когда она встанет и оденется.

Кира поднялась, но одеваться не стала. Тоже прошла к окну, устроилась ровно позади, положила руки ему на плечи, прижалась.

– Ты что делаешь? – обожгло холодом, пробежало мурашками по спине и заставило голос неуверенно дрогнуть.

– Не знаю.

Хотя знает она, точно знает. Но непросто в этом признаваться.

– Хочу попробовать, пока в своём уме.

– Зачем?

– У меня же ни разу не было по-нормальному. Только когда за себя не отвечаю. Но если ты не хочешь…

Кира убрала руки, отодвинулась, но не ушла. Не пустил. Развернулся, обхватил, приподнял над полом, усадил на подоконник.

– Ой!

– Что?

– Холодный.

Но неважно. Случайно вырвалось. Кира бы не стала придавать значения.

Вскинула руки, отодвинула чёлку.

Ну вот. Всё-таки сделала.

Глаза наполовину прикрыты, но из-под густых ресниц проглядывает темнота. Успокоенная, мирная.

Пальцы вычертили бровь, спустились по выступающей скуле и чуть-чуть не добрались до губ.

Кира стянула с Ши футболку, расстегнула ремни портупеи.

Та сама соскользнула с плеч, брякнулась на пол с грохотом и звоном. Но тоже неважно.

Теперь можно опять рисовать линии, которые поразили и взволновали когда-то. Уже не взглядом. Прикосновениями. Шея, ключицы, грудь.

Какой он послушный. Позволяет Кире быть главной. Оказывается, с ним не слишком трудно справиться. Просто сказать: «Я так хочу!» – и он не возразит.

Ладони заскользили вниз, пальцы легли на пряжку брючного ремня, и только тогда Кира потянулась к губам. Хотя собственные ещё болели после ночи. А его – по-прежнему жёсткие. С едва ощутимым вкусом молока.

Опять больно. И сладко. И Ши придвинул Киру ближе к себе.

Потом он оделся и ушёл. Просто оделся – и портупею свою не забыл – и ушёл. Молча. Кто бы сомневался?

Ничего не изменилось и не изменится никогда. Можно не опасаться. И Кира отправилась в ванную. Долго стояла под струями воды, смывая его с себя. Потому что…

Как же объяснить?

Вот раньше были отрывные настенные календари. День прошёл – всё. Листок вырвал, скомкал, выбросил. Именно скомкал и выбросил, и нет больше дня. Осталась лишь тонкая полоска бумаги, вшитая в общий блок. Прошлое, реальное или придуманное.

Почему ей раньше не встретился кто-нибудь подобный? Непробиваемый. Которому абсолютно без разницы, что с Кирой делать: бить или любить.

Любить не в смысле чувств. Голая физиология. Ощущения исключительно на уровне тел. Только так.

Вряд ли Кире стоит рассчитывать на что-то нормальное, какое бывает у других: красивое, светлое, возвышенное. Она ведь и сама не умеет ни любить, ни ненавидеть. И не надо ей. Честно, не надо. А то, что даже воспоминания о его прикосновениях возбуждают, так с либидо у Киры всё в порядке, гормоны в норме. На последнее даже медицинское заключение есть.

Вода стекает по телу, исчезает в сливном отверстии, а вместе с ней случившееся уходит, уходит, уходит. Ничего не было. Не было ничего. И впредь не будет.

Неизвестно откуда взявшаяся необъяснимо твёрдая уверенность – действительно не будет.

* * *

Уже на улице Ши вытянул из кармана мобильник. Тот самый, с единственным номером, вбитым в память. Нажал на значок вызова, а когда в телефоне раздалось ответное: «Да! Слушаю!», безучастно произнёс:

– Я нашёл проводника. Что дальше?

Раннего детства он не помнил. От слова «совсем». А ведь должен хоть что-то: придуманное или реальное. Не так уж много и прошло с тех пор. Но чувство, что появился сразу подросшим. Семилетним где-то. Хотя подобного быть просто не могло. Не дошли ещё ни наука, ни даже магия.

Жизнь не зарождается из ничего. По крайней мере, человечья. А в нём всё-таки большая часть от человека. Чисто биологически. Или технически? Как правильно? Если сразу естественно и искусственно. Если работа над ним началась ещё до того, как он родился, когда был всего лишь плодом.

Подходящее для него слово. Плод. Больного воображения.

Никто никогда не объяснял ему в подробностях, как он появился. Сам складывал пазл собственного происхождения, собирая и подгоняя детальки – обрывки подслушанных фраз. А иногда Кайдаш становился откровенным и проговаривался.

Действительно хотел рассказать или просто забывал, что подопечный – человек, а не лабораторный зверёк? Не только слышит, но и понимает смысл сказанного. С особой заинтересованностью ловит каждое слово, которое касается его судьбы. Не по части предназначения, перспектив и достижения требуемого результата, а связанного с тем, что, наверное, в его случае совсем не важно. Не полагается ему. Без надобности. Незачем. Привязанности, родство, семья.

Родителей у него не было. Однозначно – не было. Только неведомые доноры половых клеток. О которых он ничего не знает и которые – абсолютно точно – ничего не знают о нём. Даже о том, что он есть. Потому как он не чей-то ребёнок, а экспериментальное существо. Биологическая модель. Модифицированный организм. Генетически и магически.