Старший брат моего жениха - Лина Манило

Наверное, рано или поздно у каждого случается подростковый бунт. Егору для того чтобы слететь с катушек понадобилось аж двадцать три года. Лучше бы в пятнадцать, конечно — уже бы давно забыли, как страшный сон о его выкрутасах.

— Завтра в восемь жду вас в магазине, сможете приступить к своим обязанностям, — говорю крепкому широкоплечему парню с аккуратной стрижкой и ленами татуировок на предплечьях, с которым больше часа провожу собеседование. — Опыт работы у вас отличный. Думаю, справитесь.

Парень улыбается, сгребает со стола свои документы, протягивает руку, и я без раздумий жму ее. Не знаю, что будет дальше, но вопрос с управляющим “Покрышкино” я решил — хоть что-то смог решить, а дальше уж как получится. Но парень, вроде, неплохой и толковый.

Снова звонит Артем, я жестом отправляю парня прочь, а тот и не задерживается.

— Есть что-то?

— Фактов нет, есть мысль дельная, — рапортует Артем, и тон его голоса нравится мне. — Рус, ты на даче давно был?

Дача? Черт! Точно!

— Темыч, ты гений! Был бы рядом, расцеловал.

— Ну уж нет, прибереги эти нежности для кого-то другого. Моя ориентация в переосмыслении не нуждается, — смеется Артем, а у меня пятки горят — так хочется проверить его теорию.

Потому не трачу время не долгие разговоры, запихиваю телефон в карман, хватаю со стола ключи и почти бегом покидаю магазин. Так: свет, сигнализация, замки, ролеты — все действия быстрые, отточенные до автоматизма и совсем не требуют от меня мыслительной деятельности.

Как же я раньше не догадался? Это же так просто!

Сейчас, после напоминания Артема, кажется, что именно о даче я и должен был подумать в первую очередь. И если где Егор и задумал спрятаться и чтобы наверняка, то только там.

Когда-то родители Артема решили, что просто не проживут без шести соток. Купили землю, поставили деревянный домик, но после первого же сезона огородные подвиги бросили, а вскоре даже приезжать перестали.

Зато начали ездить мы: девушки, шашлыки, шумные компании — делали, что хотели. Нам родители доверяли, да и не зря — особенных проблем наши пирушки никому не доставляли. А когда подрос Егор, ему тоже разрешили там бывать — с Таней, друзьями школьными. И у брата тоже всегда все заканчивалось мирно и тихо. Они даже посуду за собой мыли и пол подметали. Я ж говорю, идеальные дети.

Пока еду за город, вглядываясь в изменившийся за прошедшее время ландшафты, старательно отгоняю от себя тревожные мысли. Запрещаю себе думать, что будет, если и тут промашка. Что если сбежав, Егор все-таки попался Виталику? Я навел о нем справки — такой человек, может, и не убьет, но мозги вправлять будет больно.

Лишь бы там был. Никто об этой даче не знает. Дай бог и не узнает, зато у Егора почки останутся здоровыми. Жалко ж дурака.

Кое-как уговариваю себя не нарушать правила, но очередной любитель осторожной езды плетется впереди на преступно низкой скорости и этим бесит невыносимо. Во мне горит нетерпение, я сигналю беспрерывно и меня все-таки пропускают.

То и дело бросаю взгляд на приборную панель, отсчитываю в уме минуты. У Киры еще смена длится в кафе, она еще не закончила. Успею, обязательно успею. Дача совсем близко. А осмотр территории вовсе займет пять минут, ибо негде там время тратить.

Дачный кооператив “Калинка” встречает меня ароматами цветущего лета, жужжанием мошкары и звуками чьих-то негромких споров. Какие-то женщины решают, по чьей вине на общем поле не взошла капуста, а я оставляю машину у нужного забора и пру вперед.

Здесь многое изменилось: низкий забор выкрашен в кипенно-белый, трава скошена и даже крышу домика накрыли веселенькой изумрудной черепицей. Прежде чем толкнуть калитку, осматриваюсь по сторонам. Я слишком приметный, и если кого-то вдруг встревожит мой визит в чужие владения, вряд ли удержатся, чтобы участковому не звякнуть.

Но, вроде бы, все тихо, и я шустро так иду к дому. Чувствую себя каким-то ебанутым сталкером: пригибаюсь, вынюхиваю что-то, выслеживаю, прислушиваюсь к малейшим шорохам. Видел бы меня сейчас кто-то из деловых партнеров, уржались бы.

У меня широкий шаг — бесспорное преимущество роста, — потому у входа оказываюсь за считанные секунды. И без лишних раздумий толкаю дверь.

Заперто. Заперто, мать его! Да чтоб оно все в задницу пошло.

Запускаю руку в волосы, ерошу их, чуть оттягиваю у корней, и что-то не дает покоя. Что-то держит тут, мешает плюнуть и уехать. Чувствую печенкой, что Егор здесь — как зверь носом ощущаю аромат, даже ноздри трепещут. Это иллюзия, но она мешает мне повернуть назад.

Я помню, где здесь лежит ключ от двери. Просовываю руку за большой цветочный горшок с глубокой выбоиной на боку, но ни хрена — только паутина да муравьи. Это еще сильнее убеждает меня, что Егор был здесь. И, надеюсь, есть до сих пор.

Ну, Темыч, прости меня, вандала, но иначе не могу: прицеливаюсь рядом с замком и бью ногой по двери. Она хлипкая, а я так делал еще в пятнадцать, потому поддается с первого раза. В нос бьет аромат слежавшейся пыли, сырости и… секса. Секса, мать его!

Не успеваю сделать и шага, как из единственной спальни раздается женский визг, грохот и ругательства. Я узнаю голоса, и злость клубится во мне, бьет в голову.

Мысль о братоубийстве уже не кажется такой ужасной, наоборот. И когда Егор, взъерошенный, в расстегнутых джинсах, с голым торсом и босиком материализуется на пороге единственной комнаты в доме, я толкаю его в грудь, заставляя отступить на шаг.

Наверное, у меня что-то с лицом, взглядом, внешним видом в целом, потому что у брата глаза, как две плошки. То ли не думал, что я его найду, то ли ждал кого-то другого.

И я бы обязательно разбил ему ебальник, но на меня фурией налетает Таня, хватает за руку, тянет на себя, что-то лепечет. До меня лишь обрывки ее слов доносятся: что-то вроде “Не трогай его”, “Он ни в чем не виноват”. С женщинами драться не умею, пусть хоть до белого каления меня доводят. И Таня пользуется этим: напрыгивает мне на спину, как бешеная тигрица, молотит ногами меня по пояснице, заднице.

Какой-то дурдом, в котором шум, крики и взбесившаяся баба, решившая меня покалечить. Ее удары ощущаются слабо, но неприятно. И когда удается все-таки сбросить Таню с себя, в ушах звенит, а шею саднит.

— Припадочная, — говорю, растирая растертую над ключицей кожу. — Ты вообще как тут оказалась?

Красная и растрепанная, она плюхается на диван, на котором они похоже и трахались накануне. Натягивает на колени подол длинной футболки Егора, смотрит на своего бывшего — или уже нет? — растерянно. Егор выступает вперед, выпятив тощую грудь, а в глазах решимость.

— Мы с Таней решили помириться, — заявляет и бочком-бочком двигается к своей единственной, закрывая от меня. Будто бы я способен ее ударить. — Здесь нас бы никто не нашел.

— Кроме меня, — вздыхаю, а кислорода едва-едва хватает, чтобы легкие работали. Я дико устал от всей этой свистопляски.