Генералиссимус Суворов. "Мы русские - враг пред нами дрожит!" - Арсений Замостьянов

Из финских городов Суворов пишет Хвостову всё более доверительные и язвительные письма, в которых саркастически комментирует действия «колоссов» Потёмкина и Репнина. Суворов просил Хвостова уничтожать эти письма. Но Дмитрий Хвостов был человеком литературным, известным и в XXI веке как «граф-графоман». Он гордился письмами Суворова, прекрасно понимал их историко-литературную ценность и однажды довёл дело до скандала. Конспиратор из Хвостова вышел слабоватый: что знал будущий граф Сардинский – то знала и кошка. Хвостов ознакомил с письмами Суворова подполковника Корицкого – своего друга. Вскоре письма попали в руки Турчанинова, Державина, наконец, Платона Зубова. Сведения об этом дошли и до Суворова, который обрушился на Дмитрия Хвостова со всей своей горячностью: «Мошенник! Глупая нянька!». Только кротость и простодушие позволили Хвостову восстановить расположение и доверие Суворова.

Несмотря на неблагоприятный эмоциональный фон, миссия в Финляндии требовала кропотливой работы. В 1788–1790 годы Россия провела малозаметную, довольно успешную войну со шведами, после которой Стокгольм жаждал реванша. «Я желаю, чтобы вы съездили в Финляндию до самой шведской границы для спознания положений мест для обороны оной», – наказывала императрица. Суворов отправился на Карельский перешеек, где по реке Кюммене и озеру Сайма проходила граница империи. Впечатляет контраст между праздником в Таврическом дворце и черновой периферийной работой генерала Суворова. Там – пышные славословия, роскошь парадных залов, блестящий поток наград. Русские области Финляндии обороняли от беспокойных соседей-шведов крепости Кексгольм (современный Приозерск), Нейшлот, Вильманстранд, Фридрихсгам, Давидов и Выборг. Суворов следовал от крепости к крепости по весенней распутице. «Здесь снег, грязь, озёра со льдом, проезд тяжёл и не везде», – жаловался он в письме Турчанинову. Работал чуть ли не круглосуточно, порой – вовсе без сна, вникая в состояние крепостей, в гарнизонную жизнь и механику укреплений. Доклад Суворова Екатерина одобрила уже 25 июня 1791 года. По предложению графа Рымникского было решено строить несколько новых крепостных укреплений. Кроме того, планировалось отремонтировать все крепости, а также суда и постройки Саймской озёрной флотилии. Там, где Суворов, – нет места волоките. План будет реализован.

Генерал-губернатор Я. А. Брюс получил повеление во всём содействовать миссии Суворова. Словом, тем же летом под руководством фельдмаршала началась постройка укреплений в Финляндии. Строительство шло по-суворовски быстро и качественно. Обжиг извести и производство кирпича Суворов наладил прямо на Карельском перешейке. Невиданное дело: из выделенного бюджета Суворову удалось сэкономить 93 рубля 47 копеек – у него каждая копейка была на счету. Императрицу удовлетворяла работа Суворова, устраивало её и нахождение прославленного генерала поближе к шведской границе, подальше от столиц. И в начале июля, когда стало ясно, что строительство укреплений разворачивается споро, Екатерина поручила Суворову курировать строительство укреплений и порта в проливе Роченсальм. По старинной привычке вникая во всё (граф Рымникский вносил исправления в топографическую карту финских краёв), Суворов установил, что сообщение между крепостями Вильманстранд и Нейшлот отчасти проходит по шведским территориальным водам озера Сайма. В случае войны шведы могли бы в два счёта прекратить коммуникацию, поставив русские гарнизоны в отчаянное положение. И Суворов составляет проект скорого строительства трёх небольших каналов, чтобы выйти из зависимости от шведских вод. Правительство поддержало проект Суворова и выделило ему 6000 рублей. В итоге было построено аж четыре канала, берега которых были укреплены не брёвнами, а надёжнейшим булыжным камнем «на мху». «Даст Бог, в будущее лето граница обеспечится лет на 100», – писал Суворов Турчанинову. На зиму Суворов остался в Карелии, готовясь к новому этапу строительства приграничных укреплений. Теперь он назывался «главнокомандующим Финляндской дивизией, Роченсальмским портом и Саймской флотилией».

Рисунок Николая Самокиша

5 октября 1791 года умирает Потёмкин… Боевой товарищ и покровитель Суворова, которого Александр Васильевич считал виновником последних своих бед. По дороге в Яссы ему сделалось дурно, он приказал остановить карету, вынести себя на воздух. Умер он под открытым молдавским небом, успев осениться крестным знамением. В столицу известие о смерти светлейшего пришло только через неделю. Прервали бал, экстренно созвали Государственный совет, в Молдавию для продолжения переговоров с турками был направлен Безбородко… Никакие меры не могли возместить утрату Потёмкина.

Секретарь императрицы Храповицкий так опишет реакцию Екатерины на смерть князя Таврического: «Слёзы и отчаяние. В 8 часов пустили кровь». В письме, после бессонных ночей, Гримму она писала: «Снова страшный удар разразился над моей головой. После обеда, часов в шесть курьер привёз горестное известие, что мой воспитанник, мой друг, можно сказать, мой идол князь Потёмкин-Таврический скончался в Молдавии от болезни, продолжавшейся целый месяц. Вы не можете себе представить, как я огорчена. С прекрасным сердцем он соединял необыкновенно верное понимание вещей и редкое развитие ума. Виды его были всегда широки и возвышенны. Он был чрезвычайно человеколюбив, очень сведущ, удивительно любезен, а в голове его непрерывно возникали новые мысли…» Эти слова стали наилучшим некрологом великому человеку. Суворов узнал о смерти князя Таврического, разумеется, ещё позже. Известно ироническое, но уважительное высказывание Суворова о Потёмкине: «Великий человек! И человек великий (т. е. – великий и ростом и как личность. – А.З.). Он не походил на того долговязого французского посла в Лондоне, о котором лорд Бэкон сказал, что чердак обычно плохо меблируют».

В прохладной, периферийной Финляндии Суворов томился, читал любимого Д. Макферсона, русских поэтов, повесть Пулкова «Пригожая повариха»… Он скучал по великим делам. В столицу летели рапорты Суворова о состоянии финских крепостей. На случай войны со шведами Суворов составляет план оборонительных мероприятий в Финляндии. В сентябре Суворов уже рапортовал Екатерине об окончании постройки укреплений в Роченсальме, в то же время составляя на эзоповом языке записку, в которой личное перепуталось со служебным: «Пришёл из крепости: за палисадом не хорошо, будки спят, платформы храпят, солдаты в казармах, что ещё? У меня глаза болят…».

И всё-таки за зиму он полюбил эти края, которые поначалу глухо угнетали. Теперь Суворов восторгался плодами собственных усилий, любуясь красотой крепостных сооружений, мощью укреплений. «Нет красивее и прочнее сих пограничных крепостей». Второе финское лето Суворов провёл в военных учениях. Саймская флотилия производила крейсирование, флотские учения проводились и в озере, и в Финском заливе. Суворов был убеждён: если довелось командовать флотом – изучи морское дело. Во флотских делах он разбирался с крымских времён, а тут и вовсе решил стать «форменным моряком». Отсюда и пошла поучительная легенда о том, что Суворов сдавал экзамен на мичманское звание. Кто-то воспринял этот шаг как чудачество, другие говорили, что Суворов тем самым пытается пристыдить вельмож, пославших его на северную окраину… Но нельзя забывать, что после того слуха уважение к Суворову на флоте выросло многократно. И до нашего времени моряки преклоняются перед Суворовым, крепко помнят о том, что в шестьдесят лет он стал морским офицером! К тому же Суворов был сыном века Просвещения и к учёбе, к экзаменам относился как к священнодействию. Вот вам и чудачество. Вот вам и легенда.