Война самураев - Кейра Дэлки

— Наверное, владыка.

Настоятель отложил кисть и наконец поднял глаза.

— Я беспокоюсь, Усивака.

— Прошу вас, не думайте обо мне. Со мной все хорошо.

— Как я могу не думать? Я надеялся — наивно, быть может, — что ты никогда не узнаешь своего происхождения. Видимо, случилось неизбежное. То, чего я давно страшился, сбывается.

— А чего вы страшились?

— Того, что ты отвергнешь монашескую жизнь и забудешься в мечтах о мщении.

— Но…

Токобо поднял ладонь, призывая его помолчать.

— Тебе сохранили жизнь лишь потому, что князь Киёмори надеялся разорвать этот круг мести своим великодушным деянием. Убивать друг друга из-за проступков прошлого бессмысленно, ибо тогда смертям не будет конца. Твой отец пал в войне, Усивака, а в военную пору люди часто творят ужасные поступки. Бессмысленно возлагать на Тайра вину за то, чего требовали законы войны. Поверь — зло, содеянное ими, вернется к ним в грядущих рождениях. Ты должен забыть о прошлом и обратить свой взгляд в будущее.

Усивака про себя подумал, не проведал ли настоятель о его встрече с тэнгу. Токобо порой удивлял его своим пониманием жизни, хотя было неясно, откуда оно бралось — от загадочных способностей настоятеля, какие приписывали ему некоторые монахи, или же от простой стариковской мудрости. Однако сейчас Усивака не слышал ни слов о забвении, ни призывов к милосердию — слишком громко звучала в нем мысль о собственном предназначении.

Токобо снова взглянул на сутру у себя на столе.

— Ты, верно, слышал о приближении Маппо? — спросил он.

— Да, владыка. — Правду говоря, монахи давно прожужжа; ли Усиваке все уши этим Маппо, буддийским веком Конца закона. В их рассказах малейшее несчастье, неудача или очередное прегрешение Тайра неизбежно дополняли картину падения мира.

— Тогда тебе должно быть известно, что впереди нас ждут дни отчаяния и мрака. Ты уже достаточно взрослый, чтобы понимать: действуя опрометчиво, можно угодить в самое пекло.

«Как раз там я и хочу оказаться», — подумал Усивака.

— Тебе будет полезнее, — продолжал настоятель, — изучать сутры и готовиться к приближению конца, а не шататься по лесу с деревянным мечом.

— Но, ваша святость, — заспорил Усивака, — если миру грозит беда, не лучше ли попытаться ее предотвратить? Почему это Маппо обязательно должно наступить? И разве Будда нас не спасет, если мы будем держаться достойно и храбро?

— А-а, вот ты о чем. — Губы Токобо тронула грустная улыбка. — Это заблуждение дзирики — будто можно сделать мир совершеннее, если сильно постараться. Муравей может сдвинуть камень, сынок, но не человека, который на нем стоит. Собравшись вместе, муравьи могут даже воздвигать кучки камней, но дождь все равно смоет их прочь. Этот мир к°сет лишь страдания, и пытаться их предотвратить — только попусту изматывать душу. У тебя, Усивака, душа великого человека. Изучи сутры и руководствуйся ими, чтобы действовать разумно. Живи просто, хотя бы мир рушился вокруг тебя, и дождись наступления лучшей жизни.

— Я… я учту ваш совет, владыка. Нужен ли я вам еще для чего-нибудь? Могу я идти?

Токобо со вздохом кивнул:

— Можешь, можешь.

Усивака поспешил в свою каморку, чувствуя спиной печальный взгляд настоятеля.

В тот самый год сводный брат Усиваки, Минамото Ёритомо, отметил свое двадцатидвухлетие в монастыре далекого края Идзу, где отбывал изгнание. За восемь лет ссылки Ёритомо показал себя смирным и прилежным юношей, не обнаружив ни единого повода для беспокойства. Дни напролет он изучал буддийские трактаты и разрабатывал чертеж ступы в память о павшем отце. То, что некоторые монахи считали его слишком бесстрастным, лишь подтверждало в глазах властей предержащих искренность намерения Ёритомо удалиться от мирской суеты, а потом и принять постриг, чтобы никто уж не связывал его имя с событиями в Хэйан-Кё.

То и дело к нему приходили письма из Канто, от старинных вассалов Минамото, где те осведомлялись о его здравии и походя напоминали, что он остается асоном, предводителем клана. Минамото так и не выбрали себе другого главы после смерти Ёситомо, опасаясь, что Тайра сделают избранника мишенью для подозрений и при случае уничтожат. Однако, писали они, когда Минамото соберут достаточную мощь, Ёритомо будет предложено их возглавить.

В иных посланиях звучала тревога. Ёримаса, соглядатай Минамото в Рокухаре, описывал последние бесчинства тамошних гордецов — как те требуют себе лучшие посты в империи, как силой затыкают рты недовольным, как даже чиновные отцы боятся выпускать дочерей на люди, ибо ничто не спасает их от посягательств Тайра.

Ёритомо читал письма и откладывал, оставляя без ответа и ни с кем не обсуждая.

Ранним утром того дня, когда ему исполнилось двадцать два, он отправился прогуляться по лесистому гребню горы, что возвышался над монастырем. Ёритомо любил эту тропу: к западу с нее открывался вид на залив Сагами, а к северу — на прекрасные очертания Фудзиямы. Медитируя по пути на тему сутры Сыновней почтительности, Ёритомо увидел темное лесное озерцо, над которым клубился туман. Внезапно туман унесло на тропу, где он сгустился и приобрел очертания человека с ввалившимися щеками, запавшими глазами и обвязанной шарфом головой. Ног у призрака не было.

Ёритомо остановился и изобразил оберег мудру[53]— поднял левую руку вверх в положение Фудо-ин, выставив указательный палец с мизинцем наподобие рогов, а правой указал в землю в ритуальном жесте Гома-ин, символизирующем превосходство Будды над демонами. Одновременно он начал читать первые строчки Лотосовой сутры.

— В этом нет нужды! — воскликнул призрак, болезненно морщась. — Я не причиню тебе зла, о любимец Хатимана!

— Что ты за тварь? Назовись! — потребовал Ёритомо.

— Я пришел как друг! Как советник. В сущности, как родственник, хоть и очень дальний.

— Кто ты? — снова спросил Ёритомо. — Не помню, чтобы слышал о Минамото, похожем на тебя.

— Однажды я был императором всей этой земли, но потом меня грубо изгнали. Теперь, после смерти, я выбрал своим уделом службу пострадавшим по вине зарвавшихся честолюбцев.

— Син-ин! — воскликнул Ёритомо и снова сложил руки в спасительной мудре, так как уже был наслышан об императоре, превратившемся в демона.

— Прошу, перестань! — закричал Син-ин, отворачиваясь. — Я пришел предложить тебе помощь.

— Я в ней не нуждаюсь. Люди говорят, это ты привел Нобуёри ко злу, а моего отца к погибели.

— Пустые наветы! Разве я виноват в том, что разум Нобуёри затмило тщеславие? Твой отец служил ему верой и правдой, за что и пал от рук Тайра.