Моя служба в старой гвардии. Война и мир офицера Семеновского полка. 1905–1917 - Юрий Владимирович Макаров

любителя футбола, которые игру понимают тонко, и если не смогут пойти на матч, то отчет о нем в газетах прочтут от доски до доски. В них, в дни состязаний, футболу отведены целые страницы. А самое главное – это то, что для каждого нормального здорового мальчика здесь футбольный мяч то же, что для нас был перочинный ножик. Необходимое условие мальчишеского счастья. На всех тихих улицах, где мало движения, после школы мальчишки упражняются с мячом, если не с кожаным, так с тряпичным. И достигают в этом деле настоящей виртуозности.

Как я слышал, может быть, не совсем в таком размере, но нечто подобное происходит теперь и у нас на родине.

До революции в России спортом занимались только привилегированные классы, и то до смешного мало. Наша деревня спорта не знала. Мальчишки играли в игры, парни танцевали и это все.

На мое счастье или в этом случае несчастье, по инициативе одного молодого и спортивного воспитателя у нас в корпусе был заведен футбол, но дело было еще в самом зачатке. Да и условия были не очень подходящие. На лето мы все разъезжались на каникулы. Пять месяцев в году корпусной плац был покрыт снегом, сначала по колено, а потом по пояс. Оставалось полтора месяца весны и полтора месяца осени. При таких условиях многому не научишься. Как бы то ни было, элементарные правила мы все-таки знали и понятие об игре имели.

Когда в полк пришло распоряжение о введении футбола, Шильдер распорядился опросить чинов учебной команды – в ротах и спрашивать не пытались, – кто умеет играть. Как и следовало ожидать, никто даже не знал, что это такое. При дальнейших разъяснениях обнаружилось, что трое наших юношей видели футбольные мячи в окнах магазинов. Приступили к допросу офицеров. Оказалось, что и из них игроков не имеется. При допросе с пристрастием мне пришлось сознаться, что правила игры мне известны и что мяч я ногами несколько раз в моей жизни пинал. Главным образом из дружбы, в том же сознался и мой товарищ по учебной команде Павел Азанчевский. Получили мы мячи и приступили к тренировке.

В этом деле главная трудность была даже не в ударе. Наша молодежь – ловкий народ. Всего труднее было добиться, чтобы каждый знал свое место и «пассировал». А то или он стоит и зевает, или все собьются в кучу. А уж если какой-нибудь игрок с темпераментом заполучит мяч, то будьте уверены, никому его не отдаст.

Через две недели в воскресенье был объявлен «матч» между нашей командой и кавалергардской. На поле перед полком разбили нашу большую палатку, развесили флаги кавалергардские и наши, расставили стулья, складные кресла… В палатке стол с белоснежной скатертью, на нем серебряный самовар, торты, печенья, прохладительные напитки, сандвичи, виски – одним словом, все, что полагается. Все это, конечно, на средства собрания, иначе говоря, на наши собственные. В великолепной коляске прикатил великолепный командир кавалергардов, один из десяти самых богатых людей в России, князь Юсупов, граф Сумароков-Эльстон. С ним его жена, красавица Зинаида Юсупова, молодое прелестное лицо и седые волосы, первая дама Санкт-Петербурга. Приехал и инициатор всего дела В-в. Общество собралось самое блестящее. Кавалергардская команда с офицером пришла раньше. Офицер оказался наш знакомый и человек понимающий. Мы с ним с первого слова договорились.

– Я, – говорит кавалергард, – четыре года учился в школе в Англии и три года играл там в футбол. Все, что они здесь желают устроить, есть гнусный балаган. Где уж нам к черту «матчи» устраивать, когда наши игроки из пяти ударов два бьют в землю, а два в ногу товарища… Ваши знают свисток?

– Единственно, – отвечаем, – что они хорошо знают, это свисток. По свистку даже смирно становятся.

– Ну, это уже и не требуется… Давайте сделаем не так матч, как тренировку… Я возьму себе середину поля, вы оба ближе к голам. Вы останавливайте моих, я ваших… одним словом, каждый всех. На мелочи внимания обращать не приходится… Будем следить, чтобы не было уж очень грубых нарушений и, по возможности, членовредительства. Но нам трем придется побегать…

На этом и порешили. Начался матч, и что это был за «матч» – не поддается описанию. Первые десять минут, пока не разогрелись, все шло еще прилично, но потом пошла писать губерния… Мы все трое, «рефери», как бешеные носились по полю и то и дело оглашали воздух свистом. Иногда и свисток не действовал. В пылу азарта для приведения в чувство некоторых игроков приходилось хватать за плечи и трясти… Не обошлось и без потерь. Одному кавалергарду повредили колено, а одному нашему свихнули руку. Тому, что на поле битвы не осталась половина бойцов, команды обязаны исключительно нашему самоотвержению. Свою команду мы постарались выбрать из небольших людей, но кавалергарды были сплошь верзилы. Наша команда, как более ловкая и подвижная, забила гостям восемь голов. Все же, в качестве любезных хозяев, мы позволили и кавалергардам забить нам два гола.

Часа через два этот, с позволения сказать, «матч» кончился. Команды пошли пить чай с булками и колбасой, а Азанчевский и я, охрипшие и уставшие как собаки, взяли кавалергарда в уже опустевшую палатку и допили с ним оставшуюся «виску». А когда кончили бутылку, послали в собрание за второй.

Недели через три к нам пришла играть Конная гвардия. Вместо Юсупова с женой явился маленький и толстый хан Гуссейн Нахичеванский с монументальной «ханшей». Матч вышел еще скандальнее, так как конногвардейский офицер понимал в футболе еще меньше нашего. Не очень по душе пришлись матчи и самим нашим действующим лицам, которые в игре не находили много удовольствия, а смотрели на дело с узкопатриотической точки зрения, «набить ряшку» долговязым гостям и тем поддержать честь своего полка.

Для нас с Азанчевским эти матчи были форменный зарез. У каждого были свои «делишки» и в городе и на дачах, а из-за дурацких матчей половину праздников приходилось торчать в порядочно уже надоевших лагерях. Офицеры наши их также терпеть не могли, так как из-за них порядочному числу приходилось сидеть в воскресенье «без отпуска». А когда Шильдер находил, что офицеров мало, он самолично устраивал на уезжающих облавы, и тогда наблюдались такие сцены. Едет по средней линейке на рыжем извозчике на Красносельскую станцию какой-нибудь жених поручик. На душе у него приятно и радостно. И вдруг в самом опасном месте, до поворота на открытое шоссе, из-за куста, где он стоял в засаде, выходит Шильдер.

– Извозчик, стой! Вы куда едете?

– Я, ваше