Моя служба в старой гвардии. Война и мир офицера Семеновского полка. 1905–1917 - Юрий Владимирович Макаров

Пенский поднялся уходить. Хозяин пошел проводить его в переднюю и так как денщик куда-то вышел, хотел подать ему пальто. Пенский уклонился и произнес знаменательные слова:

– Помните, молодой человек, генерал может подать пальто прапорщику, но прапорщик генералу не должен.

По Преображенскому полку, где тот тоже служил короткое время, Пенский был дружен с великим князем Владимиром Александровичем и говорил ему «ты, ваше высочество». Будучи старшим полковником, он в том же полку наставлял царя, когда тот был капитаном.

Таким образом, по толстовской «неписаной субординации», он, командуя Семеновским полком, справедливо считал себя много выше военного министра и держал себя с начальством соответственно. Такая «независимость» всегда ценится подчиненными, и Маркиз у нас был популярен.

В полку, как и всюду в пехоте, существовала «охотничья команда», насчитывавшая человек пятьдесят чинов при двух офицерах, начальнике и помощнике. Как правило, туда отбирались люди легкие и спортивные. В лагерях они исполняли должности разведчиков, а больше половины зимы проводили в тех же лагерях в Красном Селе, с утра до вечера гоняя на лыжах. Если попадались удачные офицеры, в этом спорте команды показывали иногда высокий класс. Например, за год до Германской войны охотничья команда Измайловского полка с моим приятелем еще по училищу, Вл. Соколовым, в рекордное время совершила пробег из Архангельска до Царского Села, где их встречал сам царь. И Соколов рапортовал царю, что «отсталых нет».

Охотничьи команды употреблялись иногда в качестве охраны и загонщиков на царских охотах, особенно тогда, когда приезжал в Петербург кто-нибудь из знатных иностранцев.

Тогда гвардейские команды привозили по железной дороге в Гатчину, обыкновенное место охот; все получали отличное дворцовое довольствие, а чины, кроме того, по серебряному рублю с носа в день, что им особенно нравилось.

Раз как-то зимой, на одной из таких охот, начальнику нашей команды, поручику Ш., вместе с двумя егерями, заряжавшими и подававшими ружья, пришлось стоять на номере в пяти шагах за царем. Николай II никогда не увлекался спортом, но две вещи он любил и делал хорошо: ездил верхом и стрелял. В этот раз он был в ударе и стрелял отлично. Ш., который сам был страстный охотник и отличный стрелок, и из винтовки, и из охотничьего ружья, стоял сзади и облизывался. Один выстрел был особенно удачный дуплет, причем второго фазана царь срезал вкось, уже на довольно большом расстоянии. Когда он упал, Ш. не выдержал и сам себе, но довольно громко, сказал:

– Вот здорово!

Всякая удача вдвое приятнее, когда есть кто-нибудь, кто может ее оценить. Царь обернулся и с веселой улыбкой спросил:

– Вам понравилось?

– Очень, ваше величество!

– Как ваша фамилия?

– Ш., ваше императорское величество.

– Вы сын такого-то?

– Так точно.

– Ну вот, раз вам понравилась моя стрельба, возьмите себе этих фазанов и съешьте их за здоровье императрицы и мое.

– Покорнейше благодарю, ваше императорское величество.

Когда охота закончилась и команды были отпущены, фазанов упаковали, и Ш., весьма довольный, повез их к себе в Петербург. Но в сердце у него все-таки сосал маленький червячок. Предстоял разговор с Маркизом. По уставу каждый воинский чин, которого государь или другое высокое лицо удостаивало разговором, обязан был по возвращении в расположение своей части немедленно же подробно доложить об этом своему начальству.

Ш. долго обдумывал план разговора и решил по возможности все скомкать. Он стоял за царем, тот повернулся и подарил фазанов.

Но Маркиз был старая лисица.

– Позвольте, позвольте, вы говорите, что государь подарил вам пару фазанов… Но с какой же стати? Так, ни с того ни с сего? Тут что-то не так… Вы мне не все рассказываете…

– Я позволил себе выразить одобрение отличной стрельбе его величества.

– Но в какой же форме, что вы именно сказали?

– Я сказал: «Вот здорово!»

– Теперь мне все ясно. А не находите ли вы, что это несколько неподходящая форма обращения поручика к всероссийскому императору?

– Ваше превосходительство, я очень хорошо понимаю, что так не следовало говорить, но слово вырвалось у меня инстинктивно…

– Да, я понимаю, инстинктивно… Я все-таки посоветую вам в будущем больше действовать по воле вашего разума, чем под влиянием импульсов и инстинктов.

И подал руку.

Будучи хорошим командиром, воспитателем главным образом офицеров и в условиях мирного времени, для строя Маркиз совершенно не годился. Высокие сапоги он носить не любил и надевал их только в лагерях, когда ходить в длинных штанах и маленьких шевровых ботинках было уже абсолютно невозможно.

При нем, впрочем, самый хвостик их захватил и я, производились сомкнутые полковые учения, учения «времен очаковских и покоренья Крыма».

На поле перед лагерем полк выстраивал полковую резервную колонну, в первой линии батальоны 1-й и 2-й, а в затылок им 3-й и 4-й, все роты во взводных колоннах.

Получался огромный правильный четырехугольник, ящик, где вся штука была в равнении, особенно при захождении плечом. При таком учении все четыре командира батальонов, четыре батальонных адъютанта, командир полка и полковой адъютант были верхами.

Из всех возможных эволюций полка в этом древнем строю Маркиз признавал только два – движение вперед и движение назад. Старая же «шкапа», на которую он водружался, обыкновенно бывала, в предохранение от укуса оводов, с крупа и с боков до такой степени густо намазана лизоформом, что вонь разносилась по всему полку, особенно когда генерал для удобства командования становился с подветренной стороны.

Беря пропорционально, конь был ровесник седоку и с самыми лучшими манерами. Вероятность того, чтобы он лягнул, была приблизительно такая, как если бы сам Маркиз вдруг харкнул в гостиной на пол. Тем не менее, однако, несмотря на это и на густой слой вонючей жидкости, обыкновенно принималась еще одна предосторожность. За командиром шел солдат конюх, в руках у него была березовая ветка, при помощи которой он сгонял с лошади слепней, оводов, мух и прочих врагов генеральского спокойствия. Когда генерал, переезжая с места на место, трогал маленькой рысцой (более резвых аллюров он не признавал), конюх с веткой рысил за ним.

Маркиз был независимый и состоятельный человек, за карьерой не гнался и никаких статских генеральских мест, которых было так много, устраивать себе не пожелал.

В 1899 году он честно и чисто вышел в отставку.

Командиры Шильдер, Зуров, Кульнев и Новицкий

На командиров полка нам определенно не везло. Сами по себе все они были неплохие люди, почтенные люди, но или уже потерявшие ясность мысли старики, или смертельно больные старики, или люди, к военной службе, да еще на войне, абсолютно негодные.