Моя служба в старой гвардии. Война и мир офицера Семеновского полка. 1905–1917 - Юрий Владимирович Макаров

хотя бы даже со средним и высшим образованием, элемента, который никаким авторитетом у солдат пользоваться не может и для которого честь и слава полка пустой звук, полки получили бы крепких, стойких, испытанных в боях начальников, которые в полках этих выросли и для которых свои полки стали своими семьями. В суворовские времена за боевые заслуги производили в офицеры солдат даже не очень грамотных, почему же не сделать этого и теперь?..

Такой «постанов вопроса» сразу же отнимал всякое оружие у тех, которые усматривали в этом отказе желание гвардии пополнять свои офицерские ряды исключительно «графьями и князьями».

Но производство своих бывших солдат в свои офицеры состоялось уже значительно позже, после революции при Керенском. В нашем полку было произведено 10 человек, все старые испытанные бойцы. Мне рассказывали, что, когда они надели форму и за первым общим обедом командующий полком А.В. Попов сказал им приветственное слово, многие из них плакали.

Сейчас все это кажется диким и неправдоподобным. Но не нужно забывать, что до революции российская армия была классовое войско, особенно гвардия. Там между прапорщиком из Пажеского корпуса и генералом командиром полка в социальном отношении была очень маленькая разница, тогда как между тем же прапорщиком и подпрапорщиком из солдат, при различии в один только чин, лежала пропасть. Прапорщик и генерал могли сидеть и обедать за одним столом. Подпрапорщик и прапорщик обедали за разными.

Покончив с начальниками дивизии, пойдем ниже.

В мое время каждая пехотная дивизия состояла из четырех полков и двух бригад, по два полка в бригаде. Если у начальника дивизии было сравнительно немного работы, то командиры бригад уже вовсе ничего не делали, вися, так сказать, в воздухе. У них не было даже штабов. Хозяйственная жизнь полков их совершенно не касалась, вмешиваться в строевое обучение их не пускали полковые командиры. Таким образом, единственным их делом было являться на смотры и парады за десять минут до начальника дивизии и время от времени приезжать завтракать в офицерское собрание. И все это в ожидании получения дивизии или отставки.

Хотя официально это признано никогда не было, наша 1-я бригада 1-й Гвардейской пехотной дивизии, полки Преображенский и Семеновский назывались, в память основателя, Петровская бригада.

Когда я поступил в полк, Петровской бригадой командовал барон А.Ф. Лангоф, бывший командир нашего полка. Родом он был финн, учился в финском Фридрихсгамском корпусе, потом служил в Измайловском полку, окончил Академию Генерального штаба и командовал нами с 1899 по 1904 год. Был мал ростом и при скудных седых волосах, цвет лица имел бледно-розовый, почему в созвучии с фамилией получил прозвище «лангуст». В полку если его и не любили, то уважали за ум и за такт. Как и все бывшие командиры, он при уходе получил нашу форму и потом носил ее не снимая в продолжение всей своей дальнейшей карьеры, совершенно из ряда вон выходящей.

Прямо из командиров бригады он был назначен министром статс-секретарем по делам Финляндии и, что еще удивительнее, оставался на этом посту вплоть до самой революции. Говорили, что назначение Лангофа было одно из весьма немногих удачных назначений царского правительства и что из всех министров это был единственный человек, который действительно был на месте. Лангоф был большим полковым патриотом, бывал в полку во всех торжественных случаях и никогда не отказывал в помощи своим влиянием и связями. Говорил по-русски хоть и несколько медленно, – никогда не ронял слова на ветер, – но без малейшего иностранного акцента. Из всей невоенной массы наших начальников он представлял собою новую разновидность: генерал-дипломат, и притом первоклассный. Хотя, кто его знает, при его больших способностях, может быть, и на войне он был бы неплох.

На ответственном посту командира бригады Лангофа сменил генерал Сирелиус, бывший лейб-егерь. Он был человек милый, любезный и совершенно бесполезный генерал. В нашем собрании он бывал часто. По традиции своего полка, он умел выпить, преимущественно водки. Зарядившись основательно перед завтраком, он, окруженный офицерами, любил вести длинные и очень занимательные рассказы, где он нередко «к былям небылиц без счета прилагал».

После Сирелиуса нашей бригадой командовал очень недолго генерал Зайончковский. Он был человек очень умный и очень ловкий. Писать о нем не стоит, так как в послереволюционной России Владимир Медардович хорошо известен, и у него, наверное, найдутся настоящие биографы. В большую заслугу ему следует поставить то, что, когда в начале революции офицерам приходилось туго, он не воспользовался своим польским происхождением и не перебежал к Пилсудскому, а остался работать над возрождением той армии, которая ему так много дала.

Бригадным командиром на войну вышел с нами генерал барон Бринкен. Он был молодцеватый генерал, с громким голосом и седеющей бородкой на две стороны. Явно играл под Скобелева. В военном отношении ничем не прославился. Но еще с мирного времени о нем ползли слухи, что, будучи командиром лейб-гвардии Петербургского полка в Варшаве, он усердно и систематически занимался «мордобойством».

Рассказывали, что благодаря такой своей малогвардейской привычке он раз попал в очень неприятную историю. За какую-то провинность он ударил по физиономии часового, таковым своим действием явно нарушив соответственную статью гарнизонного устава, гласившую, что «часовой есть лицо неприкосновенное». Часовой оказался парень с характером и, сменившись с караула, заявил своему ротному командиру, что подает на командира полка жалобу. А если, мол, жалобе не дадут хода, он все равно заявит о случившемся на первом же инспекторском смотру. С большим трудом удалось Бринкену это неприятное дело уладить. Солдата перевели в другой полк, но слухи пошли и из Варшавы докатились до Петербурга. К Бринкену у нас относились холодно и всерьез его не принимали.

Много можно было бы еще сказать о «высоком начальстве», но и этого, пожалуй, будет достаточно.

О среднем начальстве, командирах полка, поговорим отдельно.

Маркиз

Когда я вышел в полк, весною 1905 года, последний командир, о котором еще рассказывали, – дальше была уже «пыль веков», – был Владимир Васильевич Пенский. Командовал он нами с 1890-го по 1899-й, по долготе командования рекорд. Обыкновенный срок был 3–4 года. Пенский был коренной преображенец, небольшого роста, старый, сухой и с безукоризненными манерами, почему и получил он от офицеров прозвище Маркиз. Держал себя с большим достоинством, говорил медленно и слегка в нос. Рассказывали, что вежлив он был умопомрачительно. Раз приехал к холостому подпоручику «отдавать визит», что он проделывал неукоснительно. Посидев немного в кабинете у хозяина и поговорив на общие темы, – о службе во время «визита» говорить было бы неприлично, –