Реконструкция. Возрождение - Никита Аверин

…Ядерные взрывы росли, словно споры ядовитых грибов в убыстрённой съёмке. Континенты крошились и разламывались, словно печенье, исчезали острова, с лица земли буквально стирали всё живое. Последний кадр зловещей записи, теперь ставшей не чем иным, как пророчеством, целиком занимал циклопический гриб, отдалённо напоминающий ядерный, только ещё более жуткий и явно порождённый энергией, во много раз превосходящей атомную.

– Мистер Нордлихт! Сэр, – чуть повысив голос, Кристофер осторожно потрогал его за плечо.

– Да-да, Крис, я тебя слушаю, – положив распечатку на стол, Свен нахмурился и усталым вздохом запустил руки в волосы. – Только хуже… Так что ты предлагаешь?

– Я надеялся, это вы мне ответите, профессор, – виновато ответил тот, потянувшись за распечаткой. – Я же простой аналитик, моё дело предоставлять факты.

– Хорошо, я понимаю, Кристофер. Оставь это пока у меня, – наконец, тяжёлым взглядом безгранично уставшего человека посмотрев на помощника, сказал Нордлихт. – Мне нужно как следует обо всём этом подумать. Вы хорошо поработали, передай остальным мою личную благодарность, и продолжайте держать руку на пульсе. О любых новых изменениях докладывай сразу мне, в любое время.

– Хорошо, профессор, – сунув ручку в нагрудный карман рубашки, послушно кивнул Кристофер.

– Можешь идти, если что, я свяжусь с тобой.

Когда за Кристофером Кельвином закрылась дверь кабинета, оставшийся в одиночестве Нордлихт ещё некоторое время смотрел на лежащий перед ним неизбежный приговор человечеству, созданный его собственными руками.

Итак, получалось, что все его усилия изменить мир, сделать его лучше, наоборот, толкают Вселенную к краю пропасти. Свен Нордлихт, профессор и изобретатель, ничем не отличался от кровавых тиранов прошлого, а может, был в тысячу раз хуже и страшнее. Ведь ни у Гитлера, ни у Наполеона, ни у Чингисхана не было в распоряжении такого могущественного и страшного оружия, которым, как оказалось, являлась его Машина.

Попытки Свена спасти семью ни к чему не привели, вместо этого он запустил чудовищный маховик разрушения, приближение финального аккорда которого было всего лишь вопросом времени.

Время.

Теперь Нордлихт ненавидел его всем сердцем. То, на что он столько лет возлагал надежды и лелеял хрупкую мечту о воссоединении с родителями, обернулось для изобретателя жестоким проклятьем. Чудовищной изощрённой пыткой, на которую он сам себя и обрёк.

Иметь в руках такое неописуемое могущество и быть при этом безвольным, связанным по рукам и ногам, без права на волю и собственное решение.

Чувствуя, как внутри начинает бушевать пожарище, в которое он сам охотно подбрасывал всё новое и новое топливо из мыслей и переживаний, которыми упорно продолжал накручивать себя, Свен схватил лежащую на столе распечатку, принесённую Кристофером, и принялся остервенело рвать её на тысячи мелких кусков.

Скомкав и запихав бумажные лохмотья в мусорное ведро, он вскочил из-за стола и, натянув куртку, выбежал из кабинета, устремившись к лифту, который, медленно тащась вниз с этажа на этаж, доставил его на подземную парковку. Ему хотелось убежать. Пойти вопреки системе. Хоть как-то противопоставить себя жесточайшей правде реальности, в которую он упорно не хотел верить. Не хотел её принимать.

Да пошло оно всё к такой-то матери!

Дойдя до своей «Шевроле Импала» с «правильной» посадкой[64], он, заведя машину, некоторое время сидел, отрешённо вслушиваясь в монотонное урчание прогреваемого двигателя.

Ему нужно было как следует обо всём подумать и в то же время не хотелось решать ничего. Как ещё раз доказал ему пришедший с распечаткой Кристофер, он был не в состоянии превозмочь те неведомые вселенские силы, которым решился бросить вызов в надежде спасти родителей.

У него ничего не получалось, как бы упорно он ни старался. Отказавшись от идеи спасти их, Свен решился на отчаянный шаг подарить им бессмертие. Но, как оказалось, и этот путь, тот маленький шанс, за которой он с такой силой и слепой уверенностью хватался, вёл человечество к погибели. И всё по его вине.

Рванув машину с места, Свен даже не представлял, в какую сторону держит путь. Ему нужно было отвлечься, гнать себя, бежать от собственных мыслей, стремительно погружаясь в водоворот обычной жизни и обычных людей, живущих в своём привычном, маленьком мире. Как бы он хотел вот так же проснуться утром, поцеловать жену или позвонить родителям, отвезти ребёнка в школу, вернуться с работы домой к тёплому и уютному очагу. Поесть вкусный ужин с любимой женой и забраться с ней под одеяло.

Но тщетно.

Машина не пускала его. Дав жизнь своему изобретению, Свен невидимой цепью навеки приковал себя ко Времени. Стал добровольным изгоем, который держал в руках сотни миллионов судеб и одновременно не мог ничего.

Желание напиться стало неожиданно таким томительным и пронзительно сильным, что погружённый в свои мысли Свен чуть не проехал перекресток на красный свет. Хотелось даже не напиться, а забыться в каком-то чарующем, психоделическом видении, которое унесёт его далеко-далеко в мир несбывшихся грёз, застит разум мягкой пеленой, прогоняя из него прочие дурные и гнетущие мысли.

Он не знал, что привлекло его больше – название «Лакшимор и Сапог», или дверь, щедро обклеенная пестрыми афишами с анонсом выступления Джарвиса и Манкимена, смутное воспоминание о которых зашевелилось где-то у него в мозгу.

Паб как паб. По всей Америке разбросаны сотни таких. Одинаковых, безликих. Услужливо готовых предложить одиноким скитальцам или завсегдатаям утопить своё горе или отрешиться от житейских проблем за бокалом чего-нибудь крепкого.

Ну а он чем хуже других? Включив поворотник, Свен завернул на парковку и, выйдя из «Шевроле», направился ко входу в бар.

Сразу заказав пару бокалов светлого пива, он устремился за дальний столик в пустующем в этот час небольшом помещении и, присев на стул, стал меланхолично дожидаться выпивки, рассеянно разглядывая пустующую сцену в глубине заведения.

Новость, которую всего несколько часов назад сообщил ему Кристофер Кельвин, повергла Нордлихта в настоящий шок. Конец света. Все те добрые и светлые помыслы, ради которых он создавал Машину, в конечном итоге обернутся во зло.

Самое странное и невероятное в этом было чёткое осознание грядущего, к которому неизменно приведут действия, которых он ещё даже не совершал.

Так как же ему теперь действовать? Вот так остановиться, бросив все? Ударить по тормозам, так и не достигнув столь желаемой заветной цели?

А родители, его потерянная семья?